А ЗОРИ ЗДЕСЬ ТИХИЕ…
БОРИС ВАСИЛЬЕВ
На 171-м разъезде уцелело двенадцать дворов, пожарный сарай да приземистый
длинный пакгауз, выстроенный в начале века из подогнанных валунов. В последнюю
бомбежку рухнула водонапорная башня, и поезда перестали здесь останавливаться,
Немцы прекратили налеты, но кружили над разъездом ежедневно, и командование на
всякий случай держало там две зенитные счетверенки.
Шел май 1942 года. На западе (в сырые ночи оттуда доносило тяжкий гул
артиллерии) обе стороны, на два метра врывшись в землю, окончательно завязли в
позиционной войне; на востоке немцы день и ночь бомбили канал и Мурманскую
дорогу; на севере шла ожесточенная борьба за морские пути; на юге продолжал
упорную борьбу блокированный Ленинград.
А здесь был курорт. От тишины и безделья солдаты млели, как в парной, а в
двенадцати дворах оставалось еще достаточно молодух и вдовушек, умевших добывать
самогон чуть ли не из комариного писка. Три дня солдаты отсыпались и
присматривались; на четвертый начинались чьи-то именины, и над разъездом уже не
выветривался липкий запах местного первача.
Комендант разъезда, хмурый старшина Васков, писал рапорты по команде. Когда
число их достигало десятка, начальство вкатывало Васкову очередной выговор и
сменяло опухший от веселья полувзвод. С неделю после этого комендант кое-как
обходился своими силами, а потом все повторялось сначала настолько точно, что
старшина в конце концов приладился переписывать прежние рапорты, меняя в них
лишь числа да фамилии.
– Чепушиной занимаетесь! – гремел прибывший по последним рапортам майор. –
Писанину развели! Не комендант, а писатель какой-то!..
– Шлите непьющих, – упрямо твердил Васков: он побаивался всякого
громогласного начальника, но талдычил свое, как пономарь. – Непьющих и это…
Чтоб, значит, насчет женского пола.
– Евнухов, что ли?
– Вам виднее, – осторожно говорил старшина.
– Ладно, Васков!… – распаляясь от собственной строгости, сказал майор. –
Будут тебе непьющие. И насчет женщин тоже будут как положено. Но гляди,
старшина, если ты и с ними не справишься…
– Так точно, – деревянно согласился комендант. Майор увез не выдержавших
искуса зенитчиков, на прощание еще раз пообещав Васкову, что пришлет таких,
которые от юбок и самогонки нос будут воротить живее, чем сам старшина. Однако
выполнить это обещание оказалось не просто, поскольку за три дня не прибыло ни
одного человека.
– Вопрос сложный, – пояснил старшина квартирной своей хозяйке Марии
Никифоровне. – Два отделения – это же почти что двадцать человек непьющих. Фронт
перетряси, и то – сомневаюсь…
Опасения его, однако, оказались необоснованными, так как уже утром хозяйка
сообщила, что зенитчики прибыли. В тоне ее звучало что-то вредное, но старшина
со сна не разобрался, а спросил о том, что тревожило:
– С командиром прибыли?
– Не похоже, Федот Евграфыч.
– Слава богу! – Старшина ревниво относился к своему комендантскому
положению. – Власть делить – это хуже нету.
– Погодите радоваться, – загадочно улыбалась хозяйка. – Радоваться после
войны будем, – резонно сказал Федот Евграфыч, надел фуражку и вышел.
И оторопел: перед домом стояли две шеренги сонных девчат. Старшина было
решил, что спросонок ему померещилось, поморгал, но гимнастерки на бойцах по-
прежнему бойко торчали в местах, солдатским уставом не предусмотренных, а из-под
пилоток нахально лезли кудри всех цветов и фасонов.
– Товарищ старшина, первое и второе отделения третьего взвода пятой роты
отдельного зенитно-пулеметного батальона прибыли в ваше распоряжение для охраны
объекта, – тусклым голосом отрапортовала старшая. – Докладывает помкомвзвода
сержант Кирьянова.
– Та-ак, – совсем не по-уставному сказал комендант. – Нашли, значит,
непьющих…
Целый день он стучал топором: строил нары в пожарном сарае, поскольку
зенитчицы на постой к хозяйкам становиться не согласились. Девушки таскали
доски, держали, где велел, и трещали как сороки. Старшина хмуро отмалчивался:
боялся за авторитет.
– Из расположения без моего слова ни ногой, – объявил он, когда все было
готово.
– Даже за ягодами? – бойко спросила рыжая. Васков давно уже приметил ее.
– Ягод еще нет, – сказал он.
– А щавель можно собирать? – поинтересовалась Кирьянова. – Нам без приварка
трудно, товарищ старшина, – отощаем.
Федот Евграфыч с сомнением повел глазом по туго натянутым гимнастеркам, но
разрешил:
– Не дальше речки. Аккурат в пойме прорва его. На разъезде наступила
благодать, но коменданту от этого легче не стало. Зенитчицы оказались девахами
шумными и задиристыми, и старшина ежесекундно чувствовал, что попал в гости в
собственный дом: боялся ляпнуть не то, сделать не так, а уж о том, чтобы войти
куда без стука, не могло теперь быть и речи, и, если он забывал когда об этом,
сигнальный визг немедленно отбрасывал его на прежние позиции. Пуще же всего
Федот Евграфыч страшился намеков и шуточек насчет возможных ухаживаний и поэтому
всегда ходил, уставясь в землю, словно потерял денежное довольствие за последний
месяц.
– Да не бычьтесь вы, Федот Евграфыч, – сказала хозяйка, понаблюдав за его
общением с подчиненными. – Они вас промеж себя стариком величают, так что
глядите на них соответственно.
Федоту Евграфычу этой весной исполнилось тридцать два, и стариком он себя
считать не согласился. Поразмыслив, он пришел к выводу, что все это есть меры,
предпринятые хозяйкой для упрочения собственных позиций: она-таки растопила лед
комендантского сердца в одну из весенних ночей и теперь, естественно, стремилась
укрепиться на завоеванных рубежах.
Ночами зенитчицы азартно лупили из всех восьми стволов по пролетающим
немецким самолетам, а днем разводили бесконечные постирушки: вокруг пожарного
сарая вечно сушились какие-то их тряпочки. Подобные украшения старшина считал
неуместными и кратко информировал об этом сержанта Кирьянову:
– Демаскирует.
– А есть приказ, – не задумываясь, сказала она.
– Какой приказ?
– Соответствующий. В нем сказано, что военнослужащим женского пола
разрешается сушить белье на всех фронтах.
Комендант промолчал: ну их, этих девок, к ляду! Только свяжись: хихикать
будут до осени…
Дни стояли теплые, безветренные, и комара народилось такое количество, что
без веточки и шагу не ступишь. Но веточка – это еще ничего, это еще вполне
допустимо для военного человека, а вот то, что вскоре комендант начал на каждом
углу хрипеть да кхекать, словно и вправду был стариком, – вот это было совсем уж
никуда не годно.
А началось все с того, что жарким майским днем завернул он за пакгауз и
обмер: в глаза брызнуло таким неистово белым, таким тугим да еще восьмикратно
помноженным телом, что Васкова аж в жар кинуло: все первое отделение во главе с
командиром младшим сержантом Осяниной загорало на казенном брезенте в чем мать
родила. И хоть бы завизжали, что ли, для приличия, так нет же: уткнули носы в
брезент, затаились, и Федоту Евграфычу пришлось пятиться, как мальчишке из
чужого огорода. Вот с того дня и стал он кашлять на каждом углу, будто
коклюшный.
А эту Осянину он еще раньше выделил: строга. Не засмеется никогда, только
что поведет чуть губами, а глаза по-прежнему серьезными остаются. Странная была
Осянина, и поэтому Федот Евграфыч осторожно навел справочки через свою хозяйку,
хоть и понимал, что той поручение это совсем не для радости.
– Вдовая она, – поджав губы, через день доложила Мария Никифоровна. – Так
что полностью в женском звании состоит: можете игры заигрывать.
Старшина промолчал: бабе все равно не докажешь. Взял топор, пошел во двор:
лучше нету для дум времени, как дрова колоть. А дум много накопилось, и
следовало их привести в соответствие.
Ну, прежде всего, конечно, дисциплина. Ладно, не пьют бойцы, с жительницами
не любезничают – это все так. А внутри – беспорядок:
– Люда, Вера, Катенька – в караул! Катя – разводящая. Разве это команда?
Развод караулов полагается по всей строгости делать, по уставу. А это насмешка
полная, это надо порушить, а как? Попробовал он насчет этого со старшей, с
Кирьяновой, поговорить, да у нее один ответ:
– А у нас разрешение, товарищ старшина. От командующего. Лично.
Смеются, черти…
– Стараешься, Федот Евграфыч?
Обернулся: соседка во двор заглядывает, Полинка Егорова. Самая беспутная из
всего населения: именины в прошлом месяце четыре раза справляла.
– Ты не очень-то утруждайся, Федот Евграфыч. Ты теперь один у нас остался,
вроде как на племя.
Хохочет. И ворот не застегнут: вывалила на плетень прелести, точно булки из
печи.
– Ты теперь по дворам ходить будешь, как пастух. Неделю в одном дворе,
неделю – в другом. Такая у нас, у баб, договоренность насчет тебя.
– Ты, Полина Егорова, совесть поимей. Солдатка ты или дамочка какая? Вот и
веди соответственно.
– Война, Евграфыч, все спишет. И с солдат и с солдаток.
Вот ведь петля какая! Выселить надо бы, а как? Где они, гражданские власти?
А ему она не подчинена: он этот вопрос с крикуном майором провентилировал.
Да, дум набралось кубометра на два, не меньше. И с каждой думой совершенно
особо разобраться надо. Совершенно особо…
Все-таки большая помеха, что человек он почти что без образования. Ну,
писать-читать умеет и счет знает в пределах четырех классов, потому что аккурат
в конце этого, четвертого, у него медведь отца заломал. Вот девкам бы этим смеху
было, если б про медведя узнали! Это ж надо: не от газов в мировую, не от клинка
в гражданскую, не от кулацкого обреза, не своей смертью даже – медведь заломал!
Они, поди, медведя этого в зверинцах только и видели…
Из дремучего угла ты, Федот Васков, в коменданты выполз. А они, не гляди
что рядовые, – наука: упреждение, квадрант, угол сноса. Классов семь, а то и все
девять, по разговору видно. От девяти четыре отнять – пять останется. Выходит,
он от них на больше отстал, чем сам имеет…
Невеселыми думы были, и от этого рубал Васков дрова с особой яростью. А
кого винить? Разве что медведя того, невежливого…
Странное дело: до этого он жизнь свою удачливой считал. Ну не то чтоб
совсем уж двадцать одно выходило, но жаловаться не стоило. Все-таки он со своими
неполными четырьмя классами полковую школу окончил и за десять лет до
старшинского звания дослужился. По этой линии ущерба не было, но с других
концов, случалось, судьба флажками обкладывала и два раза прямо в упор из всех
стволов саданула, но Федот Евграфыч устоял все ж таки. Устоял…
Незадолго перед финской женился он на санитарке из гарнизонного госпиталя.
Живая бабенка попалась: все бы ей петь да плясать, да винцо попивать. Однако
мальчонку родила. Игорьком назвали: Игорь Федотыч Васков. Тут финская началась,
Васков на фронт уехал, а как вернулся назад с двумя медалями, так его в первый
раз и шарахнуло: пока он там в снегах загибался, жена вконец завертелась с
полковым ветеринаром и отбыла в южные края. Федот Евграфыч развелся с нею
немедля, мальца через суд вытребовал и к матери в деревню отправил. А через год
мальчонка его помер, и с той поры Васков улыбнулся-то всего три раза: генералу,
что орден ему вручал, хирургу, осколок из плеча вытащившему, да хозяйке своей
Марии Никифоровне, за догадливость.
Вот за тот осколок и получил он свой теперешний пост. В пакгаузе имущество
кое-какое осталось, часовых не ставили, но, учредив комендантскую должность,
поручили ему пакгауз тот блюсти. Трижды в день обходил старшина объект, замки
пробовал и в книге, которую сам же завел, делал одну и ту же запись: "Объект
осмотрен. Нарушений нет". И время осмотра, конечно.
Спокойно служилось старшине Васкову. Почти до сегодня спокойно. А теперь…
Вздохнул старшина.
Из всех довоенных событий Рита Муштакова ярче всего помнила школьный вечер
– встречу с героями-пограничниками. И хоть не было на этом вечере Карацупы, а
собаку звали совсем не Индус, Рита помнила этот вечер так, словно он только-
только окончился и застенчивый лейтенант Осянин все еще шагал рядом по гулким
деревянным тротуарам маленького приграничного городка. Лейтенант еще никаким не
был героем, в состав делегации попал случайно и ужасно стеснялся.
Рита тоже была не из бойких: сидела в зале, не участвуя ни в приветствиях,
ни в самодеятельности, и скорее согласилась бы провалиться сквозь все этажи до
крысиного подвала, чем первой заговорить с кем-либо из гостей моложе тридцати.
Просто они с лейтенантом Осяниным случайно оказались рядом и сидели, боясь
шевельнуться и глядя строго перед собой. А потом школьные затейники организовали
игру, и им опять выпало быть вместе. А потом был общий фант: станцевать вальс –
и они станцевали. А потом стояли у окна. А потом… Да, потом он пошел ее
провожать.
И Рита страшно схитрила: повела его самой дальней дорогой. А он все равно
молчал и только курил, каждый раз робко спрашивая у нее разрешения. И от этой
робости сердце Риты падало прямо в коленки.
Они даже простились не за руку: просто кивнули друг другу, и все. Лейтенант
уехал на заставу и каждую субботу писал ей очень короткое письмо. А она каждое
На 171-м разъезде уцелело двенадцать дворов, пожарный сарай да приземистый, длинный пакгауз, выстроенный в начале века из подогнанных валунов. В последнюю бомбежку рухнула водонапорная башня, и поезда перестали здесь останавливаться. Немцы прекратили налеты, но кружили над разъездом ежедневно, и командование на всякий случай держало там две зенитные счетверенки.
Шел май 1942 года. На западе (в сырые ночи оттуда доносило тяжкий гул артиллерии) обе стороны, на два метра врывшись в землю, окончательно завязли в позиционной войне; на востоке немцы день и ночь бомбили канал и Мурманскую дорогу; на севере шла ожесточенная борьба за морские пути; на юге только-только приходил в себя блокадный Ленинград.
А здесь был курорт. От тишины и безделья солдаты млели, как в парной, а в двенадцати дворах оставалось еще достаточно молодух и вдовушек, умевших добывать самогон чуть ли не из комариного писка. Три дня солдаты отсыпались и присматривались; на четвертый начинались чьи-то именины, и над разъездом уже не выветривался липкий запах местного первача.
Комендант разъезда хмурый старшина Васков писал рапорты по команде. Когда число их достигало десятка, начальство вкатывало Васкову очередной выговор и сменяло опухший от веселья полувзвод. С неделю после этого комендант кое-как обходился своими силами, а потом все повторялось сначала настолько точно, что старшина в конце концов приладился переписывать прежние рапорты, меняя в них лишь числа да фамилии.
– Чепушиной занимаетесь! – гремел прибывший по последним рапортам майор. – Писанину развели! Не комендант, а писатель какой-то!..
– Шлите непьющих, – упрямо твердил Васков: он побаивался всякого горластого начальника, но талдычил свое, как пономарь. – Непьющих, и это… Что, значит, насчет женского пола.
– Евнухов, что ли?
– Вам виднее, – осторожно сказал старшина.
– Ладно, Васков!.. – распаляясь от собственной строгости, сказал майор. – Будут тебе непьющие. И насчёт женщин тоже будут, как положено. Но гляди, старшина, если ты и с ними не справишься…
– Так точно, – деревянно согласился комендант.
Майор увез не выдержавших искуса зенитчиков, на прощанье еще раз пообещав Васкову, что пришлет таких, которые нос будут воротить от юбок и самогонки живее, чем сам старшина. Однако выполнить это обещание оказалось не просто, поскольку за три дня не прибыло ни одного человека.
– Вопрос сложный, – пояснил старшина квартирной своей хозяйке Марии Никифоровне. – Два отделения – это ж почти что двадцать человек непьющих. Фронт перетряси – и то сомневаюсь…
Опасения его, однако, оказались необоснованными, так как уже утром хозяйка сообщила, что зенитчики прибыли. В тоне ее звучало что-то вредное, но старшина со сна не разобрался, а спросил о том, что тревожило:
– С командиром прибыли?
– Не похоже, Федот Евграфыч.
– Слава Богу! – Старшина ревниво относился к своему комендантскому положению. – Власть делить – это хуже нету.
– Погодите радоваться, – загадочно улыбнулась хозяйка.
– Радоваться после войны будем, – резонно сказал Федот Евграфыч, надел фуражку и вышел.
И оторопел: перед домом стояли две шеренги сонных девчат. Старшина было решил, что спросонок ему померещилось, поморгал, но гимнастерки на бойцах по-прежнему бойко торчали в местах, солдатским уставом не предусмотренных, а из-под пилоток нахально лезли кудри всех цветов и фасонов.
– Товарищ старшина, первое и второе отделения третьего взвода пятой роты Отдельного зенитно-пулеметного батальона прибыли в ваше распоряжение для охраны объекта, – тусклым голосом отрапортовала старшая. – Докладывает помкомвзвода сержант Кирьянова.
– Та-ак, – совсем не по-уставному сказал комендант. – Нашли, значит, непьющих…
Целый день он стучал топором: строил нары в пожарном сарае, поскольку зенитчики на постой к хозяйкам становиться не согласились. Девушки таскали доски, держали, где велел, и трещали как сороки. Старшина хмуро отмалчивался: боялся за авторитет.
– Из расположения без моего слова ни ногой, – объявил он, когда все было готово.
– Даже за ягодами? – бойко спросила рыжая: Васков давно уже приметил ее.
– Ягод еще нет, – сказал он.
– А щавель можно собирать? – поинтересовалась Кирьянова. – Нам без приварка трудно, товарищ старшина. Отощаем.
Федот Евграфыч с сомнением повел глазом по туго натянутым гимнастеркам, но разрешил:
На разъезде наступила тишь да благодать, но коменданту легче не стало. Зенитчики оказались девахами шумными и задиристыми, и старшина ежесекундно чувствовал, что попал в гости в собственный дом: боялся ляпнуть не то, сделать не так, а уж о том, чтобы войти куда без стука, не могло теперь быть и речи, и если он забывал когда об этом, сигнальный визг немедленно отбрасывал его на прежние позиции. Пуще же всего Федот Евграфыч страшился намеков и шуточек насчет возможных ухаживаний и поэтому всегда ходил, уставясь в землю, словно потерял денежное довольствие за последний месяц.
– Да не бычьтесь вы, Федот Евграфыч, – сказала хозяйка, понаблюдав за его общением с подчиненными. – Они вас промеж себя старичком величают, так что глядите соответственно.
Федоту Евграфычу этой весной исполнилось тридцать два, и стариком он себя считать не согласился. Поразмыслив, он пришел к выводу, что все это есть лишь меры, предпринятые хозяйкой для упрочнения собственных позиций; она таки растопила лед комендантского сердца и теперь, естественно, стремилась укрепиться на завоеванных рубежах.
Ночами зенитчики азартно лупили из всех восьми стволов по пролетающим немецким самолетам, а днем разводили бесконечные постирушки: вокруг пожарного сарая вечно сушились какие-то их тряпочки. Подобные украшения старшина считал неуместными и кратко информировал об этом сержанта Кирьянову:
– Демаскирует.
– А есть приказ, – не задумываясь, сказала она.
– Какой приказ?
– Соответствующий. В нем сказано, что военнослужащим женского пола разрешается сушить белье на всех фронтах.
Комендант промолчал: ну их, этих девок, к ляду! Только свяжись – хихикать будут до осени…
Дни стояли теплые, безветренные, и комара народилось такое количество, что без веточки и шагу не ступишь. Но веточка – это еще ничего, это еще вполне допустимо для военного человека, а вот то, что вскоре комендант начал на каждом лугу хрипеть да кхекать, словно и вправду был стариком, вот это было совсем уж никуда не годно.
А началось все с того, что жарким майским днем завернул он за пакгауз и обмер: в глаза брызнуло таким неистово белым, таким сочным, таким тугим да еще восьмикратно помноженным телом, что Васкова аж в жар кинуло: все первое отделение во главе с командиром младшим сержантом Осяниной загорало на казенном брезенте в чем мать родила. И хоть бы завизжали, что ли, для приличия, так нет же: уткнули носы в брезент, затаились, и Федоту Евграфычу пришлось красться задним ходом, как мальчишке из чужого огорода. Вот с того дня и стал он кашлять на каждом углу, будто коклюшный.
А эту Осянину он еще до этого выделил: строга. Не засмеется никогда, только что поведет чуть губами, а глаза по-прежнему серьезными остаются. Странная была Осянина, и поэтому Федот Евграфыч осторожно навел справочки через свою хозяйку, хоть и понимал, что той поручение это совсем не для радости.
– Вдовая она, – поджав губы, через день доложила Мария Никифоровна. – Так что полностью в женском звании состоит.
Старшина промолчал: бабе все равно не докажешь. Взял топор, пошел во двор: лучше нету для дум времени, как дрова колоть. А дум много накопилось, и следовало их привести в соответствие.
Ну, прежде всего, конечно, – дисциплина. Ладно, не пьют бойцы, с жительницами не любезничают, это все так. А внутри – беспорядок: «Люба, Вера, Катенька, – в караул! Катя – разводящая».
Разве это команда? Развод караулов полагается по всей строгости делать, по уставу. А это – насмешка полная, это надо порушить, а – как? Попробовал он насчет этого со старшей, с Кирьяновой, поговорить, да у нее один ответ:
– А у нас – разрешение, товарищ старшина. От командующего. Лично.
Смеются, черти…
– Стараешься, Федот Евграфыч?
Обернулся: соседка во двор заглядывает, Полинка Егорова. Самая беспутная из всего населения: именины в прошлом месяце четыре раза справляла.
– Ты не очень-то утруждайся, Федот Евграфыч. Ты теперь один у нас остался, вроде как на племя.
Хохочет. И ворот не застегнут.
– Ты теперь по дворам ходить будешь, как пастух. Неделю в одном дворе, неделю – в другом. Такая у нас, у баб, договоренность насчет тебя.
– Ты, Полина Егорова, совесть поимей. Солдатка ты или дамочка какая? Вот и веди соответственно.
– Война, Евграфыч, все спишет. И с солдат, и с солдаток.
Вот ведь петля какая! Выселить надо бы, а как? Где они, гражданские власти? А ему она не подчинена: он этот вопрос с крикуном-майором провентилировал.
Да, дум набралось кубометра на два, не меньше. И с каждой думой совершенно особо разобраться надо. Совершенно особо.
Все-таки большая помеха, что человек он почти что без образования. Ну, писать-читать умеет и счет знает в пределах четырех классов, потому что аккурат в конце этого четвертого у него медведь отца заломал. Вот девкам бы этим смеху было, если б про медведя узнали! Это ж надо – не от газов в мировую, не от клинка в Гражданскую, не от кулацкого обреза, не своей смертью даже – медведь заломал! Они, поди, медведя этого в зверинцах только и видели…
Из дремучего угла ты, Федот Васков, в коменданты выполз. А они – не гляди, что рядовые, – наука: упреждение, квадрант, угол сноса. Классов семь, а то и все девять: по разговору видно. От девяти четыре отнять – пять останется. И выходит, он от них на больше отстал, чем сам имеет…
Невеселыми думы были, и от этого рубал Васков дрова с особой яростью. А кого винить? Разве что медведя того невежливого…
Странное дело: до этого он свою жизнь удачливой считал. Ну, не то чтоб совсем уж двадцать одно выходило, но жаловаться не стоило. Все-таки он со своими неполными четырьмя классами полковую школу закончил и за десять лет до старшинского звания дослужился. По этой линии ущерба не было, но с других сторон, случалось, судьба флажками обкладывала и два раза прямо в упор из всех стволов саданула, но Федот Евграфыч устоял все ж таки. Устоял…
Незадолго перед финской женился он на санитарке из гарнизонного госпиталя. Живая бабенка попалась: все бы ей петь, да плясать, да винцо попивать. Однако мальчонку родила. Игорьком назвали: Игорь Федотыч Васков. Тут финская началась, Васков на фронт уехал, а как вернулся назад с двумя медалями, так его в первый раз и шарахнуло: пока он там в снегах загибался, жена вконец завертелась и с полковым ветеринаром отбыла в южные края. Федот Евграфыч развелся с нею немедля, мальца через суд вытребовал и к матери в деревню отправил. А через год мальчонка его помер, и с той поры Васков улыбнулся-то всего три раза: генералу, что орден ему вручал, хирургу, осколок из плеча вытащившему, да хозяйке своей Марии Никифоровне за догадливость.
Вот за тот осколок и получил он свой теперешний пост. В пакгаузе имущество кое-какое осталось, часовых не ставили, но, учредив комендантскую должность, поручили ему пакгауз тот блюсти. Трижды в день обходил старшина объект, замки пробовал и в книге, которую сам же завел, делал одну и ту же запись: «Объект осмотрен. Нарушений нет». И время осмотра, конечно. Спокойно служилось старшине Васкову. Почти до сего дня спокойно. А теперь…
Вздохнул старшина.
Борис Васильев
На 171-м разъезде уцелело двенадцать дворов, пожарный сарай да приземистый длинный пакгауз, выстроенный в начале века из подогнанных валунов. В последнюю бомбежку рухнула водонапорная башня, и поезда перестали здесь останавливаться, Немцы прекратили налеты, но кружили над разъездом ежедневно, и командование на всякий случай держало там две зенитные счетверенки.
Шел май 1942 года. На западе (в сырые ночи оттуда доносило тяжкий гул артиллерии) обе стороны, на два метра врывшись в землю, окончательно завязли в позиционной войне; на востоке немцы день и ночь бомбили канал и Мурманскую дорогу; на севере шла ожесточенная борьба за морские пути; на юге продолжал упорную борьбу блокированный Ленинград.
А здесь был курорт. От тишины и безделья солдаты млели, как в парной, а в двенадцати дворах оставалось еще достаточно молодух и вдовушек, умевших добывать самогон чуть ли не из комариного писка. Три дня солдаты отсыпались и присматривались; на четвертый начинались чьи-то именины, и над разъездом уже не выветривался липкий запах местного первача.
Комендант разъезда, хмурый старшина Васков, писал рапорты по команде. Когда число их достигало десятка, начальство вкатывало Васкову очередной выговор и сменяло опухший от веселья полувзвод. С неделю после этого комендант кое-как обходился своими силами, а потом все повторялось сначала настолько точно, что старшина в конце концов приладился переписывать прежние рапорты, меняя в них лишь числа да фамилии.
Чепушиной занимаетесь! - гремел прибывший по последним рапортам майор. - Писанину развели! Не комендант, а писатель какой-то!..
Шлите непьющих, - упрямо твердил Васков: он побаивался всякого громогласного начальника, но талдычил свое, как пономарь. - Непьющих и это… Чтоб, значит, насчет женского пола.
Евнухов, что ли?
Вам виднее, - осторожно говорил старшина..
Ладно, Васков!… - распаляясь от собственной строгости, сказал майор. - Будут тебе непьющие. И насчет женщин тоже будут как положено. Но гляди, старшина, если ты и с ними не справишься…
Так точно, - деревянно согласился комендант.
Майор увез не выдержавших искуса зенитчиков, на прощание еще раз пообещав Васкову, что пришлет таких, которые от юбок и самогонки нос будут воротить живее, чем сам старшина. Однако выполнить это обещание оказалось не просто, поскольку за три дня не прибыло ни одного человека.
Вопрос сложный, - пояснил старшина квартирной своей хозяйке Марии Никифоровне. - Два отделения - это же почти что двадцать человек непьющих. Фронт перетряси, и то - сомневаюсь…
Опасения его, однако, оказались необоснованными, так как уже утром хозяйка сообщила, что зенитчики прибыли. В тоне ее звучало что-то вредное, но старшина со сна не разобрался, а спросил о том, что тревожило:
С командиром прибыли?
Не похоже, Федот Евграфыч.
Слава богу! - Старшина ревниво относился к своему комендантскому положению. - Власть делить - это хуже нету.
Погодите радоваться, - загадочно улыбалась хозяйка.
Радоваться после войны будем, - резонно сказал Федот Евграфыч, надел фуражку и вышел.
И оторопел: перед домом стояли две шеренги сонных девчат. Старшина было решил, что спросонок ему померещилось, поморгал, но гимнастерки на бойцах по-прежнему бойко торчали в местах, солдатским уставом не предусмотренных, а из-под пилоток нахально лезли кудри всех цветов и фасонов.
Товарищ старшина, первое и второе отделения третьего взвода пятой роты отдельного зенитно-пулеметного батальона прибыли в ваше распоряжение для охраны объекта, - тусклым голосом отрапортовала старшая. - Докладывает помкомвзвода сержант Кирьянова.
Та-ак, - совсем не по-уставному сказал комендант. - Нашли, значит, непьющих…
Целый день он стучал топором: строил нары в пожарном сарае, поскольку зенитчицы на постой к хозяйкам становиться не согласились. Девушки таскали доски, держали, где велел, и трещали как сороки. Старшина хмуро отмалчивался: боялся за авторитет.
Из расположения без моего слова ни ногой, - объявил он, когда все было готово.
Даже за ягодами? - бойко спросила рыжая. Васков давно уже приметил ее.
Ягод еще нет, - сказал он.
А щавель можно собирать? - поинтересовалась Кирьянова. - Нам без приварка трудно, товарищ старшина, - отощаем.
Федот Евграфыч с сомнением повел глазом по туго натянутым гимнастеркам, но разрешил:
На разъезде наступила благодать, но коменданту от этого легче не стало. Зенитчицы оказались девахами шумными и задиристыми, и старшина ежесекундно чувствовал, что попал в гости в собственный дом: боялся ляпнуть не то, сделать не так, а уж о том, чтобы войти куда без стука, не могло теперь быть и речи, и, если он забывал когда об этом, сигнальный визг немедленно отбрасывал его на прежние позиции. Пуще же всего Федот Евграфыч страшился намеков и шуточек насчет возможных ухаживаний и поэтому всегда ходил, уставясь в землю, словно потерял денежное довольствие за последний месяц.
Да не бычьтесь вы, Федот Евграфыч, - сказала хозяйка, понаблюдав за его общением с подчиненными. - Они вас промеж себя стариком величают, так что глядите на них соответственно.
Федоту Евграфычу этой весной исполнилось тридцать два, и стариком он себя считать не согласился. Поразмыслив, он пришел к выводу, что все это есть меры, предпринятые хозяйкой для упрочения собственных позиций: она-таки растопила лед комендантского сердца в одну из весенних ночей и теперь, естественно, стремилась укрепиться на завоеванных рубежах.
Ночами зенитчицы азартно лупили из всех восьми стволов по пролетающим немецким самолетам, а днем разводили бесконечные постирушки: вокруг пожарного сарая вечно сушились какие-то их тряпочки. Подобные украшения старшина считал неуместными и кратко информировал об этом сержанта Кирьянову:
Демаскирует.
А есть приказ, - не задумываясь, сказала она.
Какой приказ?
Соответствующий. В нем сказано, что военнослужащим женского пола разрешается сушить белье на всех фронтах.
Комендант промолчал: ну их, этих девок, к ляду! Только свяжись: хихикать будут до осени…
Дни стояли теплые, безветренные, и комара народилось такое количество, что без веточки и шагу не ступишь. Но веточка - это еще ничего, это еще вполне допустимо для военного человека, а вот то, что вскоре комендант начал на каждом углу хрипеть да кхекать, словно и вправду был стариком, - вот это было совсем уж никуда не годно.
А началось все с того, что жарким майским днем завернул он за пакгауз и обмер: в глаза брызнуло таким неистово белым, таким тугим да еще восьмикратно помноженным телом, что Васкова аж в жар кинуло: все первое отделение во главе с командиром младшим сержантом Осяниной загорало на казенном брезенте в чем мать родила. И хоть бы завизжали, что ли, для приличия, так нет же: уткнули носы в брезент, затаились, и Федоту Евграфычу пришлось пятиться, как мальчишке из чужого огорода. Вот с того дня и стал он кашлять на каждом углу, будто коклюшный.
А эту Осянину он еще раньше выделил: строга. Не засмеется никогда, только что поведет чуть губами, а глаза по-прежнему серьезными остаются. Странная была Осянина, и поэтому Федот Евграфыч осторожно навел справочки через свою хозяйку, хоть и понимал, что той поручение это совсем не для радости.
Вдовая она, - поджав губы, через день доложила Мария Никифоровна. - Так что полностью в женском звании состоит: можете игры заигрывать.
Старшина промолчал: бабе все равно не докажешь. Взял топор, пошел во двор: лучше нету для дум времени, как дрова колоть. А дум много накопилось, и следовало их привести в соответствие.
Ну, прежде всего, конечно, дисциплина. Ладно, не пьют бойцы, с жительницами не любезничают - это все так. А внутри - беспорядок:
Люда, Вера, Катенька - в караул! Катя - разводящая. Разве это команда? Развод караулов полагается по всей строгости делать, по уставу. А это насмешка полная, это надо порушить, а как? Попробовал он насчет этого со старшей, с Кирьяновой, поговорить, да у нее один ответ:
А у нас разрешение, товарищ старшина. От командующего. Лично.
Смеются, черти…
Стараешься, Федот Евграфыч?
Обернулся: соседка во двор заглядывает, Полинка Егорова. Самая беспутная из всего населения: именины в прошлом месяце четыре раза справляла.
Ты не очень-то утруждайся, Федот Евграфыч. Ты теперь один у нас остался, вроде как на племя.
Хохочет. И ворот не застегнут: вывалила на плетень прелести, точно булки из печи.
Ты теперь по дворам ходить будешь, как пастух. Неделю в одном дворе, неделю - в другом. Такая у нас, у баб, договоренность насчет тебя.
Ты, Полина Егорова, совесть поимей. Солдатка ты или дамочка какая? Вот и веди соответственно.
Война, Евграфыч, все спишет. И с солдат и с солдаток.
Вот ведь петля какая! Выселить надо бы, а как? Где они, гражданские власти? А ему она не подчинена: он этот вопрос с крикуном майором провентилировал.
Да, дум набралось кубометра на два, не меньше. И с каждой думой совершенно особо разобраться надо. Совершенно особо…
Все-таки большая помеха, что человек он почти что без образования. Ну, писать-читать умеет и счет знает в пределах четырех классов, потому что аккурат в конце этого, четвертого, у него медведь отца заломал. Вот девкам бы этим смеху было, если б про медведя узнали! Это ж надо: не от газов в мировую, не от клинка в гражданскую, не от кулацкого обреза, не своей смертью даже - медведь заломал! Они, поди, медведя этого в зверинцах только и видели…
Из дремучего угла ты, Федот Васков, в коменданты выполз. А они, не гляди что рядовые, - наука: упреждение, квадрант, угол сноса. Классов семь, а то и все девять, по разговору видно. От девяти четыре отнять - пять останется. Выходит, он от них на больше отстал, чем сам имеет…
Невеселыми думы были, и от этого рубал Васков дрова с особой яростью. А кого винить? Разве что медведя того, невежливого…
Странное дело: до этого он жизнь свою удачливой считал. Ну не то чтоб совсем уж двадцать одно выходило, но жаловаться не стоило. Все-таки он со своими неполными четырьмя классами полковую школу окончил и за десять лет до старшинского звания дослужился. По этой линии ущерба не было, но с других концов, случалось, судьба флажками обкладывала и два раза прямо в упор из всех стволов саданула, но Федот Евграфыч устоял все ж таки. Устоял…
Незадолго перед финской женился он на санитарке из гарнизонного госпиталя. Живая бабенка попалась: все бы ей петь да плясать, да винцо попивать. Однако мальчонку родила. Игорьком назвали: Игорь Федотыч Васков. Тут финская началась, Васков на фронт уехал, а как вернулся назад с двумя медалями, так его в первый раз и шарахнуло: пока он там в снегах загибался, жена вконец завертелась с полковым ветеринаром и отбыла в южные края. Федот Евграфыч развелся с нею немедля, мальца через суд вытребовал и к матери в деревню отправил. А через год мальчонка его помер, и с той поры Васков улыбнулся-то всего три раза: генералу, что орден ему вручал, хирургу, осколок из плеча вытащившему, да хозяйке своей Марии Никифоровне, за догадливость.
Вот за тот осколок и получил он свой теперешний пост. В пакгаузе имущество кое-какое осталось, часовых не ставили, но, учредив комендантскую должность, поручили ему пакгауз тот блюсти. Трижды в день обходил старшина объект, замки пробовал и в книге, которую сам же завел, делал одну и ту же запись: «Объект осмотрен. Нарушений нет». И время осмотра, конечно.
Спокойно служилось старшине Васкову. Почти до сегодня спокойно. А теперь…
Вздохнул старшина.
Из всех довоенных событий Рита Муштакова ярче всего помнила школьный вечер - встречу с героями-пограничниками. И хоть не было на этом вечере Карацупы, а собаку звали совсем не Индус, Рита помнила этот вечер так, словно он только-только окончился и застенчивый лейтенант Осянин все еще шагал рядом по гулким деревянным тротуарам маленького приграничного городка. Лейтенант еще никаким не был героем, в состав делегации попал случайно и ужасно стеснялся.
Рита тоже была не из бойких: сидела в зале, не участвуя ни в приветствиях, ни в самодеятельности, и скорее согласилась бы провалиться сквозь все этажи до крысиного подвала, чем первой заговорить с кем-либо из гостей моложе тридцати. Просто они с лейтенантом Осяниным случайно оказались рядом и сидели, боясь шевельнуться и глядя строго перед собой. А потом школьные затейники организовали игру, и им опять выпало быть вместе. А потом был общий фант: станцевать вальс - и они станцевали. А потом стояли у окна. А потом… Да, потом он пошел ее провожать.
И Рита страшно схитрила: повела его самой дальней дорогой. А он все равно молчал и только курил, каждый раз робко спрашивая у нее разрешения. И от этой робости сердце Риты падало прямо в коленки.
Они даже простились не за руку: просто кивнули друг другу, и все. Лейтенант уехал на заставу и каждую субботу писал ей очень короткое письмо. А она каждое воскресенье отвечала длинным. Так продолжалось до лета: в июне он приехал в городок на три дня, сказал, что на границе неспокойно, что отпусков больше не будет и поэтому им надо немедленно пойти в загс.
Рита нисколько не удивилась, но в загсе сидели бюрократы и отказались регистрировать, потому что до восемнадцати ей не хватало пяти с половиной месяцев. Но они пошли к коменданту города, а от него - к ее родителям и все-таки добились своего.
Рита была первой из их класса, кто вышел замуж. И не за кого-нибудь, а за красного командира, да еще пограничника. И более счастливой девушки на свете просто не могло быть.
На заставе ее сразу выбрали в женский совет и записали во все кружки. Рита училась перевязывать раненых и стрелять, скакать на лошади, метать гранаты и защищаться от газов. Через год она родила мальчика (назвали его Альбертом - Аликом), а еще через год началась война.
В тот первый день она оказалась одной из немногих, кто не растерялся, не ударился в панику. Она вообще была спокойная и рассудительная, но тогда ее спокойствие объяснялось просто: Рита еще в мае отправила Алика к своим родителям и поэтому могла заниматься спасением чужих детей.
Застава держалась семнадцать дней. Днем и ночью Рита слышала далекую стрельбу. Застава жила, а с нею жила и надежда, что муж цел, что пограничники продержатся до прихода армейских частей и вместе с ними ответят ударом на удар, - на заставе так любили петь: «Ночь пришла, и тьма границу скрыла, но ее никто не перейдет, и врагу мы не позволим рыло сунуть в наш советский огород…» Но шли дни, а помощи не было, и на семнадцатые сутки застава замолчала.
Риту хотели отправить в тыл, а она просилась в бой. Ее гнали, силой запихивали в теплушки, но настырная жена заместителя начальника заставы старшего лейтенанта Осянина через день снова появлялась в штабе укрепрайона. В конце концов взяли санитаркой, а через полгода послали в полковую зенитную школу.
А старший лейтенант Осянин погиб на второй день войны в утренней контратаке. Рита узнала об этом уже в июле, когда с павшей заставы чудом прорвался сержант-пограничник. Начальство ценило неулыбчивую вдову героя-пограничника: отмечало в приказах, ставило в пример и поэтому уважило личную просьбу - направить по окончании школы на тот участок, где стояла застава, где погиб муж в яростном штыковом бою. Фронт тут попятился немного: зацепился за озера, прикрылся лесами, влез в землю и замер где-то между бывшей заставой и тем городком, где познакомился когда-то лейтенант Осянин с ученицей девятого «Б»…
Теперь Рита была довольна: она добилась того, чего хотела. Даже гибель мужа отошла куда-то в самый тайный уголок памяти: у нее была работа, обязанность и вполне реальные цели для ненависти. А ненавидеть она научилась тихо и беспощадно и хоть не удалось пока ее расчету сбить вражеский самолет, но немецкий аэростат прошить ей все-таки удалось. Он вспыхнул, съежился; корректировщик выбросился из корзины и камнем полетел вниз.
Стреляй, Рита!.. Стреляй! - кричали зенитчицы. А Рита ждала, не сводя перекрестия с падающей точки. И когда немец перед самой землей рванул парашют, уже благодаря своего немецкого бога, она плавно нажала гашетку. Очередью из четырех стволов начисто разрезало черную фигуру, девчонки крича от восторга, целовали ее, а она улыбалась наклеенной улыбкой. Всю ночь ее трясло. Помкомвзвода Кирьянова отпаивала чаем, утешала:
Пройдет, Ритуха. Я, когда первого убила, чуть не померла, ей-богу. Месяц снился, гад…
Кирьянова была боевой девахой: еще в финскую исползала с санитарной сумкой не один километр передовой, имела орден. Рита уважала ее за характер, но особо не сближалась.
Впрочем, Рита вообще держалась особняком: в отделении у нее были сплошь девчонки-комсомолки. Не то чтобы младше, нет: просто - зеленые. Не знали они ни любви, ни материнства, ни горя, ни радости, болтали о лейтенантах да поцелуйчиках, а Риту это сейчас раздражало.
Спать!.. - коротко бросала она, выслушав очередное признание. - Еще услышу о глупостях - настоишься на часах вдоволь.
Зря, Ритуха, - лениво пеняла Кирьянова. - Пусть себе болтают: занятно.
Пусть влюбляются - слова не скажу. А так, лизаться по углам - этого я не понимаю.
Пример покажи, - улыбнулась Кирьянова. И Рита сразу замолчала. Она даже представить не могла, что такое может случиться: мужчин для нее не существовало. Один был мужчина - тот, что вел в штыковую поредевшую заставу на втором рассвете войны. Жила, затянутая ремнем. На самую последнюю дырочку затянутая.
Перед маем расчету досталось: два часа вели бой с юркими «мессерами». Немцы заходили с солнца, пикировали на счетверенки, плотно поливая огнем. Убили подносчицу - курносую, некрасивую толстуху, всегда что-то жевавшую втихомолку, легко ранили еще двоих. На похороны прибыл комиссар части, девочки ревели в голос. Дали салют над могилой, а потом комиссар отозвал Риту в сторону:
Пополнить отделение нужно.
Одно из самых трогательных, проникновенных и трагичных произведений о Великой Отечественной Войне. Здесь нет каких – либо исторических фактов, грандиозных сражений или величайших личностей, это простая и в то же время очень горькая повесть. Повесть о пяти отважных девушках, защитниц родины, которых не обошла стороной безжалостная война. Б.Л. Васильев в своем рассказе отражает силу и патриотизм русского народа, а в частности молодых женщин, которые бросили вызов судьбе и двенадцати немецким солдатам. Юным девушкам не удалось выдержать до конца жестокие удары войны, и они погибли в болотистых карельских лесах.
Повесть Б.Л. Васильева показывает нам всю беспощадность войны, которая не остановиться ни перед чем, даже перед слабыми женщинами. Женщина не должна вынуждать себя идти против жестокости, насилия, несправедливости, тщеславия, не должна позволять себе убийство, её удел счастливая и мирная жизнь под ярким солнцем.
Читать краткое содержание А зори здесь тихие... Васильева
Май 1942 год. Федот Евграфыч Васков, комендант железнодорожного разъезда, требует у руководства выслать ему ответственных солдат для охраны территории. И тут Федота Евграфыча ждет сюрприз, ему высылают женский зенитный взвод. Командиром женского войска является Рита Осянина, вдова, потеряла мужа на войне, эта потеря сделала ее твердой и беспощадной. У Риты есть сын Альберт, который живет у родителей, неподалёку от деревни куда она и была выслана (по собственной просьбе) под командование Васкова.
Вскоре к отряду женщин – бойцов присоединяется новенькая Женя Комелькова, очень красивая, добрая и веселая девушка. Рита и Женя чувствует себя родными, доверяют друг другу самое сокровенное. На глазах Жени расстреляли всех её родных – маму, маленьких брата и сестру. После их гибели она отправилась на фронт, где у нее случился роман с полковником Лужиным. Начальство узнало о связи полковника с Комельковой и она вынуждена была уехать в девичий отряд зенитчиц.
Овсянина Рита часто тайно выходит в городок, чтобы поведать сына и мать. После очередного похода возвращаясь на разъезд, Рита встречает неподалёку немецких солдат. Васков узнав новость от Риты, получает приказ от руководства остановить немецких солдат. Узнав, что лежит путь врагов на Кировскую железную дорогу, Федот Евграфыч решает пойти в боевую разведку и к нему присоединяются пять добровольцев – Рита, Женя, Лиза, Галя и Соня. Это самый эпичный и судьбоносный момент со словами Федота «Ввечеру воздух тут, плотный, а зори здесь тихие…».
Девушки вместе с командиром Васковым отправляются в разведку.
Дальше идет знакомство с Соней Гурвич. Соня выросла в большой семье. За время войны ничего о своей семье не слышала. Училась в институте, изучала немецкий язык. Так же мы знаем, что у Сони есть первая любовь, молодой человек, которых тоже ушел на фронт.
Следующий герой повести Галя Четвертак, выросла в детской доме. Пока не началась война, училась в библиотечном техникуме, успела закончить три курса.
Перед девушками и руководителем отряда лежит не легкий путь через болото. Все благополучно преодолевают препятствие. Теперь остается только дойти до озера и ждать проклятых врагов, которые должны быть там к утру.
А за это время автор расскажет о Лизе Бричкиной. Это девочка - лесник, которая не училась в школе, потому что ухаживала за больной матерью. Однажды она влюбляется в охотника, который останавливался в их доме. Лиза проявляет симпатии к Федоту. Смерть настигает девушку не вражеская, спеша обратно на разъезд, чтобы вызвать подкрепление она тонет в болоте.
Восков и девушки сидят в засаде, но видя немцев, решают поменять место расположения, в этот момент Восков забывает кисет, Соня возвращается за ним, а находит свою смерть. Девушку хоронят. Команде удается напугать противников и выиграть немного времени. Галя и Федот идут в разведку, Галя очень боится всего происходящего. Не выдержав и вскрикнув, она выдает себя, и ее убивают.
Отважный командир уводит врагов от Риты и Жени, они понимают, что помощь ждать уже не от кого, Лиза погибла. Вот и настал последний бой. Троим бойцам удалось одолеть несколько немецких солдат. Риту смертельно ранили, Женя погибла. Федот дает обещание Рите, позаботься о ее сыне. Восков хоронит девушек.
Восков находит остальных врагов, убивает одного, затем хитростью берет в плен остальных, он видит своих и теряет сознание. Федот Евграфыч заботиться о сироте Альберте.
Борис Васильев раскрыл нам судьбы женщин, которых ждало прекрасное будущие, но война отняла у них все.
Картинка или рисунок А зори здесь тихие...
Другие пересказы и отзывы для читательского дневника
- Краткое содержание Трёхгрошовая опера Брехта
пьеса в трех действиях, одно из самых известных произведений немецкого поэта и драматурга Бертольда Брехта.
- Астафьев
1 мая 1924 года в Красноярском крае родился Виктор Петрович Астафьев. Его семья была крестьянской. Он был третьим ребенком. Когда мальчику было 7 лет, отец попал в тюрьму. Спустя пару лет он остался и без мамы, она погибла
- Краткое содержание Чехов Душечка
Произведение «Душечка» было написано в 1899 г. Главной особенностью можно обозначить разносторонний показ образа главной героини. За тему можно взять описание любви, которая противопоставлена обществу
- Краткое содержание Короленко В дурном обществе
Произведение Владимира Короленко носит весьма необычное название-"В дурном обществе". Речь в повести идет про сына судьи, который начал дружить с бедными детьми. Главный герой по началу не имел представления
- Краткое содержание Камю Калигула
В первом действии показаны события, разворачивающиеся во дворце римского императора Калигулы после смерти его сестры Друзиллы. Самого Калигулы во дворце в первых сценах нет. Из реплик приближенных императора становится понятно
Война – не место для женщины. Но в порыве защитить свою страну, своё отечество, даже представительницы прекрасной половины человечества готовы сражаться. Борис Львович Васильев в повести «А зори здесь тихие…» смог передать тяжёлую судьбу пятерых девушек–зенитчиц и их командира во время второй войны.
Сам автор утверждал, что в качестве основы сюжета было выбрано реально произошедшее событие. Семеро солдат, проходивших службу на одном из участков Кировской железной дороги, смогли дать отпор немецко-фашистским захватчикам. Они сразились с диверсионной группой и предотвратили подрыв своего участка. К сожалению, в конце живым остался лишь командир отряда. Ему в последствии выдадут медаль «За боевые заслуги».
Эта история показалась писателю интересной, и он решил воплотить её на бумаге. Однако когда Васильев приступил к написанию книги, он осознал, что в послевоенное время было освещено множество подвигов, и такой поступок является лишь частным случаем. Тогда автор решил изменить пол своих героев, и повесть заиграла новыми красками. Ведь освещать женскую долю на войне решался не каждый.
Смысл названия
Название повести передает эффект неожиданности, который обрушился на героев. Этот разъезд, где происходило действие, был действительно тихим и спокойным местом. Если вдалеке оккупанты бомбили Кировскую дорогу, то «здесь» царила гармония. Те мужчины, которых направляли его охранять, спивались, потому что делать там нечего: ни боев, ни нацистов, ни заданий. Как в тылу. Именно поэтому туда послали девушек, как бы зная, что с ними ничего не случится, участок безопасный. Однако читатель видит, что враг только усыплял бдительность, планируя атаку. После трагических событий, описанных автором, остается только горько посетовать на неудавшееся оправдание этой жуткой случайности: «А зори здесь тихие». Тишина в названии также передает эмоцию траура – минуту молчания. Сама природа скорбит, видя такое надругательство над человеком.
Кроме того, название иллюстрирует мир на земле, которого добивались девушки, отдавая свои молодые жизни. Они достигли своей цели, но какой ценой? Их усилиям, их борьбе, их крику с помощью союза «а» противопоставляется эта кровью омытая тишина.
Жанр и направление
Жанр книги – повесть. Она очень небольшая по объему, читается на одном дыхании. Автор намеренно вынул из военных будней, хорошо знакомых ему, все те бытовые подробности, которые замедляют динамику текста. Он хотел оставить только эмоционально заряженные фрагменты, вызывающие неподдельную реакцию читателя на прочитанное.
Направление – реалистическая военная проза. Б. Васильев повествует о войне, используя реальный жизненный материал для создания сюжета.
Суть
Главный герой – Федот Евграфыч Васков, является старшиной 171 железнодорожного уезда. Здесь спокойно, и прибывшие в эту местность солдаты часто начинают выпивать от безделья. Герой пишет на них рапорты, и в конечном итоге ему отправляют девчат-зенитчиц.
Поначалу Васков не понимает, как обращаться с юными девушками, но, когда дело доходит до военных действий, все они становятся единой командой. Одна из них замечает двух немцев, главный герой понимает, что это диверсанты, которые собираются пройти тайно через лес к важным стратегическим объектам.
Федот быстро собирает группу из пяти девушек. Они идут по местной тропе, чтобы опередить немцев. Однако выясняется, что вместо двух человек во вражеском отряде шестнадцать бойцов. Васков знает, что им не справиться, и он отсылает одну из девушек за подмогой. К сожалению, Лиза погибает, утонув в болоте и не успев передать послание.
В это время, стараясь хитростью обмануть немцев, отряд старается отвести их как можно дальше. Они изображают лесорубов, стреляют из-за валунов, находят место отдыха немцев. Но силы не равны, и в ходе неравной битвы погибают остальные девушки.
Герою всё же удаётся захватить оставшихся солдат в плен. Спустя много лет он возвращается сюда, чтобы привезти на могилу мраморную плиту. В эпилоге молодые люди, увидев старика, понимают, что оказывается и тут шли бои. Повесть заканчивается фразой одного из молодых ребят: «А зори-то здесь тихие-тихие, только сегодня разглядел».
Главные герои и их характеристика
- Федот Васьков – единственный выживший из команды. Впоследствии потерял руку из-за ранения. Храбрый, ответственный и надёжный человек. Считает неприемлемым пьянство на войне, рьяно отстаивает необходимость дисциплины. Несмотря на сложный характер девушек, заботится о них и очень переживает, когда осознает, что не уберег бойцов. В конце произведения читатель видит его с приёмным сыном. Что означает, что Федот сдержал обещание, данное Рите – позаботился о ее сыне, ставшем сиротой.
Образы девушек:
- Елизавета Бричкина – трудолюбивая девушка. Она родилась в простой семье. Её мать больна, а отец работает лесником. До войны Лиза собиралась переехать из деревни в город и учиться в техникуме. Она умирает при выполнении приказа: тонет в болоте, пытаясь привести солдат на подмогу своей команде. Погибая в трясине, она до последнего не верит в то, что смерть не даст ей реализовать честолюбивые мечты.
- Софья Гурвич – рядовой боец. Бывшая студентка Московского университета, отличница. Она изучала немецкий язык и могла быть хорошим переводчиком, ей прочили большое будущее. Выросла Соня среди дружной еврейской семьи. Умирает, пытаясь вернуть командиру забытый кисет. Она случайно встречает немцев, которые закалывают её двумя ударами в грудь. Хоть на войне у нее не все получалось, она упорно и терпеливо выполняла свои обязанности и достойно приняла смерть.
- Галина Четвертак – самая младшая из группы. Она сирота, выросла в детском доме. На войну идёт ради «романтики», но быстро понимает, что это не место для слабых. Васков берёт её с собой в воспитательных целях, но Галя не выдерживает давления. Она паникует и пытается убежать от немцев, но те убивают девушку. Несмотря на трусость героини, старшина говорит остальным, что она погибла в перестрелке.
- Евгения Комелькова – молодая красивая девушка, дочь офицера. Немцы захватывают её деревню, она успевает спрятаться, но всю её семью расстреливают у неё на глазах. На войне проявляет храбрость и героизм, Женя заслоняет собой сослуживцев. Сначала её ранят, а затем расстреливают в упор, ведь она отвела отряд на себя, желая спасти остальных.
- Маргарита Осянина – младший сержант и командир отделения зенитчиц. Серьёзная и рассудительная, была замужем и имеет сына. Однако муж погибает в первые дни войны, после чего Рита стала ненавидеть немцев тихо и безжалостно. Во время сражения её смертельно ранят, и она выстреливает себе в висок. Но перед смертью просит Васькова позаботиться о сыне.
- Героизм, чувство долга . Вчерашние школьницы, ещё совсем молодые девушки уходят на войну. Но делают они это не из-за нужды. Каждая приходит по своей воле и, как показала история, каждая вложила все свои силы, чтобы противостоять немецко-фашистским захватчикам.
- Женщина на войне . В первую очередь в произведении Б. Васильева важен тот факт, что девушки находятся не в тылу. Они наравне с мужчинами воюют за честь своей родины. Каждая из них – это личность, у каждой были планы на жизнь, своя семья. Но жестокая судьба отнимает это всё. В устах главного героя звучит мысль о том, что война страшна тем, что, отнимая жизни женщин, она губит жизнь целого народа.
- Подвиг маленького человека . Ни одна из девушек не была профессиональным бойцом. Это были обычные советские люди с разными характерами и судьбой. Но война сплачивает героинь, и они готовы сражаться вместе. Вклад в борьбу каждой из них не был напрасным.
- Мужество и смелость. Некоторые героини особенно выделились на фоне остальных, проявив феноменальную отвагу. Например, Женя Комелькова ценой жизни спасла товарищей, обратив преследование врагов на себя. Она не боялась рискнуть, так как была уверена в победе. Даже получив ранение, девушка лишь удивилась, что такое произошло с ней.
- Родина. Васков винил себя за то, что случилось с его подопечными. Он представлял, что их сыновья поднимутся и выскажут упрек мужчинам, которые не смогли уберечь женщин. Он не верил, что какой-то Беломорканал стоит этих жертв, ведь его и так охраняли сотни бойцов. Но в разговоре со старшиной Рита пресекла его самобичевание, сказав, что отчество – это не каналы и дороги, которые они защищали от диверсантов. Это вся русская земля, которая требовала защиты здесь и сейчас. Именно так автор представляет родину.
- Проблема войны . Борьба не разбирает, кого убить, а кого оставить в живых, она слепа и равнодушна, подобна разрушительной стихии. Поэтому случайно гибнут слабые и ни в чем не повинные женщины, а единственный мужчина выживает, тоже случайно. Они принимают неравный бой, и вполне естественно, что им никто не успел помочь. Таковы условия военного времени: везде, даже в самом тихом месте, опасно, везде ломаются судьбы.
- Проблема памяти. В финале старшина приходит на место страшной расправы с сыном героини и встречает молодых людей, которые удивляются тому, что в этой глуши происходили бои. Таким образом, выживший мужчина увековечивает память о погибших женщинах, устанавливая мемориальную плиту. Теперь потомки будут помнить их подвиг.
- Проблема трусости . Галя Четвертак не смогла воспитать в себе необходимую храбрость, и своим неразумным поведением она осложнила проведение операции. Автор не винит ее строго: девушка и так воспитывалась в тяжелейших условиях, ей не у кого было учиться вести себя достойно. Родители бросили ее, побоявшись ответственности, так и сама Галя испугалась в решающий момент. На ее примере Васильев показывает, что война – это не место для романтиков, потому что борьба всегда не красива, она чудовищна, и выдержать ее гнёт дано не каждому.
Темы
Проблемы
Проблематика повести охватывает типичные проблемы из военной прозы: жестокость и человечность, смелость и трусость, историческая память и забытье. Также она передает специфическую новаторскую проблему – судьба женщины на войне. Рассмотрим самые яркие аспекты на примерах.
Смысл
Автор хотел показать, как русские женщины, издавна славящиеся своей силой воли, боролись с оккупацией. Он не зря рассказывает о каждой биографии в отдельности, ведь по ним видно, с какими испытаниями прекрасный пол сталкивался в тылу и на передовой. Пощады не было никому, и в этих условиях девушки принимали на себя удар противника. Каждая из них пошла на жертву добровольно. В этом отчаянном напряжении воли всех народных сил и кроется главная мысль Бориса Васильева. Будущие и настоящие матери пожертвовали естественным долгом – рожать и воспитывать будущие поколения – ради того, чтобы спасти весь мир от тирании нацизма.
Разумеется, главная идея писателя – гуманистический посыл: женщинам не место на войне. Их жизни топчут тяжелые солдатские сапоги, как будто им на пути попадаются не люди, а цветы. Но если враг посягнул на родную землю, если он безжалостно истребляет все, что дорого сердцу, то даже девушка способна бросить ему вызов и победить в неравной борьбе.
Вывод
Каждый читатель, конечно, подводит нравственные итоги повести самостоятельно. Но многие из тех, кто вдумчиво читал книгу, согласятся с тем, что она повествует о необходимости сохранения исторической памяти. Нам необходимо помнить о тех немыслимых жертвах, которые добровольно и осознанно приносили наши предки во имя мира на Земле. Они шли в кровавый бой, чтобы истребить не только оккупантов, но и саму идею нацизма, лживую и несправедливую теорию, которая сделала возможным множество беспрецедентных преступлений против прав человека и его свобод. Эта память нужна, чтобы русский народ и его не менее отважные соседи осознавали свое место в мире и его современной истории.
Все страны, все народы, женщины и мужчины, старики и дети смогли объединиться ради общей цели: возвращения мирного неба над головой. Значит, и сегодня мы «можем повторить» это объединение с тем же великим посылом добра и справедливости.
Интересно? Сохрани у себя на стенке!
