Харитон Юлий Борисович - биография. Ученый Физик теоретик

Советский физик-ядерщик, действительный член АН СССР (1953). Руководитель ВНИИЭФ (1946-1992). Трижды Герой Социалистического Труда (1949, 1951, 1954), лауреат Ленинской (1956) и трёх Сталинских премий (1949, 1951, 1953). Один из участников работ по созданию советских атомной и водородной бомб.

Ранние годы. Начало научной карьеры

Родился в Санкт-Петербурге в семье журналиста Бориса Осиповича Харитона (1876-1942) и актрисы МХАТа Мирры Яковлевны, урождённой Буровской, во втором браке Эйтингтон (1877-1947). Отец будущего учёного был выходцем из еврейской купеческой семьи, с 1910 года он редактировал кадетскую газету «Речь». В 1907 году родители Харитона развелись, и спустя несколько лет Мирра Яковлевна уехала со вторым мужем в Берлин. Впоследствии, с приходом к власти нацистов, они перебрались в Палестину.

С 13 лет Юлий совмещал учёбу в реальном училище с работой по найму: сначала он трудился в библиотеке, а затем работал монтёром. В 1919 году, окончив училище, молодой человек попытался поступить в Технологический институт, но не был принят из-за молодого возраста. В 1920 году он поступил в Политехнический институт на электромеханический факультет, а весной следующего года перевёлся на другой, физико-механический, факультет. Здесь на талантливого студента обратил внимание Н. Н. Семёнов, который вёл у него практику по физике. Семёнов пригласил Харитона в свою лабораторию в Физико-техническом институте (ФТИ). В 1924 году, будучи сотрудником этой лаборатории, молодой специалист издал первый научный труд, посвящённый изучению конденсации металлических паров на поверхности.

В 1925 году Харитон окончил Политехнический институт и занялся изучением окисления паров фосфора кислородом. В 1926 году совместно с З. Ф. Вальтой он опубликовал работу «Окисление паров фосфора при малых давлениях». Ученики Семёнова установили факт существования критических параметров давления кислорода, при достижении которых возможно воспламенение фосфора. Позднее опыты Харитона были повторены группой сотрудников Семёнова. Изыскания молодого физика были положены в основу теории ветвящихся цепных реакций, которая в конечном счёте принесла Н. Н. Семёнову Нобелевскую премию.

В 1926 году при поддержке А. Ф. Иоффе, П. Л. Капицы и Н. Н. Семёнова Харитон отправился в научную командировку в Великобританию. Там, в Кавендишской лаборатории, возглавляемой Э. Резерфордом и Д. Чедвиком, он занимался изучением чувствительности глаза к слабым световым импульсам (сцинтилляциям) и взаимодействия гамма-излучения с веществом, а также разработкой методики регистрации альфа-частиц. В исследованиях в области ядерной физики он непосредственно не участвовал, но имел о них представление и проявлял к ним большой интерес. В 1928 году Харитон защитил диссертацию «О счёте сцинтилляций, производимых альфа-частицами», и получил степень доктора наук, вскоре после чего вернулся на родину.

Работа по изучению взрывчатых веществ

По возвращении в СССР учёный продолжил работу в ФТИ, но уже в совершенно другом направлении. Он обратился к изучению взрывчатых веществ, а именно к кинетике и детонации. В 1931 году, после отделения от ФТИ Института химической физики, Харитон организовал в новом учреждении лабораторию взрывов и стал её руководителем. Самым важным итогом исследований, проводимых Харитоном и его учениками, стало открытие фундаментального «принципа Харитона», согласно которому характерное время химической реакции в детонационной волне должно быть меньше времени разлета сжатого вещества. Харитон доказал: вещество, пассивное при взятии в виде тонкого цилиндра, в большой массе может взорваться. В 1935 году ему была присвоена учёная степень доктора физико-математических наук.

Во второй половине 1930-х годов началось длительное и плодотворное сотрудничество между Харитоном и Я. Б. Зельдовичем. Оба учёных откликнулись на открытие в 1939 году деления урана и занялись изучением этого явления. В опубликованных в 1939-1941 годах статьях они рассмотрели и предугадали важнейшие процессы в массе делящегося вещества. Харитон и Зельдович выявили возможности, приводящие к экспоненциальному росту числа делений, иными словами, к ядерному взрыву.

Участие в разработке ядерно-оружейной программы

В годы Великой Отечественной войны Харитон и его сотрудники проводили работы по повышению эффективности различных конструкций боеприпасов и взрывчатых веществ (кумулятивные снаряды) и исследованию воздушной ударной волны. Но уже в феврале 1943 года учёный переориентировался на исследования по использованию атомной энергии: в составе группы физиков он приступил к работе в Лаборатории № 2 АН СССР, созданной по распоряжению правительства и возглавленной И. В. Курчатовым. Руководство работами по созданию ядерного оружия Курчатов поручил Харитону.

Понимая, что в Москве и её окрестностях проводить испытания ядерного оружия невозможно, Харитон пришёл к выводу - нужно искать другое место. Вместе с П. М. Зерновым он объездил ряд предприятий, которые могли бы послужить базой для создаваемого конструкторского бюро. Выбор пал на один из заводов Наркомата боеприпасов, расположенный в посёлке Саров на юге Горьковской области. В 1946 году на базе этого завода было организовано конструкторское бюро КБ-11 (в дальнейшем Всероссийский научно-исследовательский институт экспериментальной физики (ВНИИЭФ)), впоследствии получившее известность как Арзамас-16. Его главным конструктором и заместителем начальника КБ-11, а затем научным руководителем стал Харитон. К разработке ядерно-оружейной программы СССР были привлечены лучшие физики и математики страны. Первый атомный заряд был успешно испытан в 1949 году, а первые образцы водородного оружия - в 1953 и 1955 годах.

ВНИИЭФ Харитон возглавлял почти до конца жизни. В 1992 году, отойдя от непосредственного руководства этим учреждением, он стал его почётным научным руководителем. В 1953 году Харитон был избран действительным членом (академиком) АН СССР, а в 1956 году - вступил в КПСС. В 1974 году учёный был награждён медалью имени И. В. Курчатова, в 1982 году - медалью имени М. В. Ломоносова. В 1955 году он выступил одним из авторов «Письма трёхсот», содержавшего критику взглядов и деятельности Т. Д. Лысенко и в конечном счёте приведшего к отставке последнего с поста президента ВАСХНИЛ.

В 1965 году во ВНИИЭФ при участии Харитона и под его руководством начала развиваться новая область физики - лазерная физика. Большое внимание Харитон уделял изучению лазерного термоядерного синтеза: в институте были созданы мощные лазерные установки «Искра-4» и «Искра-5».

Харитон скончался 18 декабря 1996 года в городе Саров Нижегородской области. Похоронили учёного в Москве на Новодевичьем кладбище.

Память

В Санкт-Петербурге и Сарове есть улицы Академика Харитона. На Аллее Героев Московского парка Победы в Санкт-Петербурге установлен бюст учёного.

Имя академика Юлия Борисовича Харитона (1904 - 1996) - трижды Героя Социалистического Труда, депутата Верховного Совета СССР многих созывов, - внесшего решающий вклад в развитие ядерной физики, и прежде всего в создание советской атомной бомбы и термоядерного оружия, сегодня знают многие. При этом большую часть долгой и на редкость насыщенной жизни он оставался самым "секретным" ученым в нашей стране. Его Музей-квартира, открывшаяся более 10 лет назад в городе Сарове, в доме, где он жил и работал последние 25 лет, расширяет представления об этом человеке.

ГЛАВНЫЙ КОНСТРУКТОР

Дела Юлия Борисовича стали известны человечеству раньше, чем имя. Еще во время Великой Отечественной войны возглавивший урановый проект СССР Игорь Курчатов (академик с 1943 г.) привлек Харитона к работам, связанным с созданием отечественной атомной бомбы. В 1946 г. его назначили главным конструктором "изделия", зашифрованного под именем РДС-1. Через год вместе с женой Марией Николаевной Жуковской (дочь Татьяна тогда училась в Москва) он переехал в Саров, став научным руководителем КБ-11 (ныне Всероссийский научно-исследовательский институт экспериментальной физики - ВНИИЭФ), где осуществляли оружейную часть атомного проекта.

В январе 1947 г. Харитон выступил на совещании у главы государства Иосифа Сталина с докладом о разработке атомной бомбы. А 29 августа 1949 г. заряд прошел успешное испытание, подтвердившее правильность физических идей, заложенных в конструкцию, и методов расчета протекающих в них сложнейших процессов. Страна получила собственное ядерное оружие, укрепив положение в послевоенном мире. "...Я поражаюсь и преклоняюсь перед тем, что было сделано нашими людьми в 1946 - 1949 годах, -писал Юлий Борисович в книге "50 лет мира" (Сэров, 1999). - Было нелегко и позже. Но этот период по напряжению, героизму, творческому взлету и самоотдаче не поддается описанию. Только сильный духом народ после таких невероятно тяжелых испытаний мог сделать совершенно из ряда вон выходящее: полуголодная и только что вышедшая из опустошительной войны страна за считанные годы разработала и внедрила новейшие технологии, наладила производство урана, сверхчистого графита, плутония, тяжелой воды... Через четыре года после окончания смертельной схватки с фашизмом наша страна ликвидировала монополию США на обладание атомной бомбой". И одну из ключевых ролей в установлении паритета сыграл именно Харитон.

Вскоре КБ-11 под его руководством превратилось в мощный научно-технический центр, где Советский Союз сосредоточил основные работы по атомной, а затем водородной бомбе, серийному производству необходимых боеприпасов. Но кроме оружейной тематики, здесь получили развитие и другие направления современной науки, определившие в дальнейшем лицо института: прикладная математика и вычислительная техника, лазерные исследования, импульсные ядерные реакторы и ускорители, импульсная рентгенография, сверхсильные магнитные поля.

Как подчеркнул заместитель научного руководителя ВНИИЭФ, доктор физико-математических наук Александр Чернышев, выступая в год столетия Харитона в печати, "Юлий Борисович создавал научно-техническую и технологическую структуру ядерного центра СССР, отлаживал механизм его работы, определял характер задач и способы их решения... Фактически каждый ядерный оружейный проект в той или иной степени связан с именем Харитона как главного конструктора, научного руководителя КБ-11, ВНИИЭФ, председателя Научно-технического совета Минатома, организатора ядерной отрасли, а проще говоря - руководителя ядерной оружейной программы СССР".

МУЗЕЙ-КВАРТИРА

Двухэтажный коттедж площадью 361 м в поселке инженерно-технических сотрудников на улице Зеленой построили в 1971 г. на две семьи - Харитона и его соратника академика Евгения Негина. Юлий Борисович поселился здесь в том же году вместе с женой (дочь к тому времени обрела свою семью и лишь изредка приезжала с детьми навестить родителей). Сотрудники института приходили сюда обсудить деловые вопросы, друзья - отдохнуть в приятном обществе. Почти ежедневно в одном из окон второго этажа, где находился кабинет, глубокой ночью горел свет: Ю. Б., как называли его коллеги, работал.

В 1996 г. дом после смерти Харитона опустел. Но ненадолго. В декабре 1997 г. дирекция ВНИИЭФ, учитывая вклад патриарха атомной науки и техники в обеспечение безопасности нашего государства, "большую историческую, познавательную и воспитательную ценность документов, научно-технической библиотеки, предметов обстановки", приняла решение создать в нем филиал Музея ядерного оружия. И 27 февраля 1999 г., в день 95-летия Юлия Борисовича, здесь уже принимали гостей. Подчеркнем важную роль директора ВНИИЭФ академика Радия Илькаева (1996 - 2007 гг.) и внука Харитона, доктора биологических наук, заведующего лабораторией Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова Алексея Семенова, способствовавших открытию экспозиции.

ХРАНИТЕЛЬ ВРЕМЕНИ

Дом начинается с просторного холла. На одной из стен - фотографии сотрудников Кавендишской лаборатории (Кембриджский университет, Великобритания), лауреатов Нобелевской премии англичан Фрэнсиса Астона, Чарльза Вильсона, Джозефа Томсона и француза Поля Ланжевена, работавших под руководством крупнейшего физика XX в. Эрнста Резерфорда (почетного члена АН СССР с 1925 г.). Знакомство с ними не случайно: Юлий Борисович был воспитанником этой европейской школы. В 1926 - 1928 гг. при содействии выдающегося русского физика, академика Петра Капицы был направлен на стажировку в Кембридж. Там под руководством ученика Резерфорда, будущего нобелевского лауреата (1935 г.) Джеймса Чедвика он проводил эксперименты по счету сцинтилляций, вызываемых альфа-частицами, за что получил ученую степень доктора философии.

Из холла, если свернуть направо, попадаешь в гостиную. Может быть, кто-то удивится простоте обстановки, но Харитоны жили действительно скромно, не придавая особого значения деталям интерьера. На стене - портреты членов семьи. Видный пожилой мужчина плотного телосложения - дед по линии отца Иосиф Давидович Харитон. "Он очень полюбил меня, - писал в биографических заметках Юлий Борисович, - иногда называл возвышенно "звезда моих очей". Его отношение ко мне складывалось, вероятно, из часто встречающейся большей любви к внукам, чем к детям, и смутного стремления к тому, чтобы не угас род, а я был единственным возможным продолжателем рода".

Отец Харитона Борис Иосифович окончил юридический факультет Киевского университета. До революции 1917 г. работал в Петербурге редактором газеты "Речь", идеологами которой были лидеры партии кадетов Павел Милюков и Иосиф Гессен. Не являясь их однопартийцем, он тем не менее разделял политические убеждения обоих. После Октябрьской революции, когда издание закрыли, возглавил Дом литераторов. Однако осенью 1922 г. его вместе с другими руководителями учреждения арестовали по приказу петроградских властей и с группой идеологически чуждой новой власти интеллигенции выслали за границу. Так отец оказался в Латвии, в Риге, где работал редактором эмигрантской газеты "Сегодня". В 1940 г., когда произошло присоединение прибалтийских республик к СССР, был арестован вновь и приговорен к 7 годам лагерей. По одним сведениям, он умер по дороге, по другим - скончался, прибыв на место.

С матерью, Миррой Яковлевной Буровской, актрисой Московского художественного театра, Юлий расстался рано. В 1910 г., находясь на лечении в одном из европейских курортов, она познакомилась с врачом и, расторгнув прежний брак, вышла за него замуж. Долгое время проживала в Берлине, а в 1933 г., когда к власти пришли фашисты, переехала в Тель-Авив, где ее муж получил кафедру. Юлий Борисович встретился с ней в 1926 г. по дороге в Кембриджский университет, а затем в 1928 г. по возвращении оттуда. Остается удивляться, почему вопреки этим "компрометирующим" обстоятельствам Харитона поставили во главе команды, которая должна была сделать атомную бомбу.

В портретной галерее - памятная фотография с женой и дочерью. Жена, Мария Николаевна, была человеком высокой культуры и необыкновенно сердечной, свободно говорила на немецком, французском и английском языках, блестяще играла на пианино. Харитон признавался: благодаря ей "я прожил такую счастливую жизнь", она "обогатила мой духовный мир". После ее смерти в 1977 г. скрасить одиночество помогала его сестра, Анна Борисовна Захаровская.

КОНФЕРЕНЦ-ЗАЛ

Из холла попадаешь в просторную светлую комнату, в которой Харитон провел последние месяцы жизни. Теперь здесь небольшой конференц-зал для совещаний, семинаров, встреч сотрудников ВНИИЭФ с отечественными и зарубежными коллегами, журналистами. Фотоэкспозиция отражает научную деятельность академика, сформировавшего вокруг большого дела плеяду замечательных ученых - физиков-теоретиков, математиков, газодинамиков, конструкторов зарядов, получивших признание на родине и за рубежом. Это академики: Александр Павловский - основатель школы сильноточных ускорителей и генераторов сверхмощных импульсных магнитных полей, Евгений Негин - конструктор, газодинамик, разработчик первых атомных и термоядерных зарядов, Юрий Трутнев - один из создателей отечественного ядерного оружия; члены-корреспонденты РАН: Юрий Бабаев, занимавшийся первыми термоядерными зарядами, Самуил Кормер, заложивший фундамент школы лазерно-физических исследований, Станислав Воронин, трудившийся, втом числе, над первой межконтинентальной баллистической ракетой Р-7, и многие другие. Каким же высоким авторитетом должен был обладать руководитель, сумевший собрать в одном месте столько талантливых специалистов!

"Создание ядерного и водородного оружия, - вспоминал директор ВНИИЭФ Владимир Белугин (1987 - 1996 гг.), - это комплекс сложнейших технологических процессов, требующих знания всех разделов физики. Благодаря школе Харитона эта сложнейшая наука, не говоря уже о технике, достигла в Федеральном ядерном центре высочайшего уровня. Чтобы этого добиться, потребовалось несколько десятилетий невероятных усилий, прежде всего от Харитона. Он очень скрупулезно и последовательно отбирал специалистов, воспитывал их". А главный конструктор Георгий Дмитриев, говоря об особенностях этой школы, добавлял: "...в ней не существует границы, которую определяют звания и награды, ее творческий дух ломает все барьеры, а потому каждый из нас ощущает себя свободным человеком".

Коллеги утверждают: при всей мягкости и покладистости дома, на работе Харитон был человеком жестким и бескомпромиссным. Там, где это касалось дела, он не допускал никакой небрежности - ни своей, ни сотрудников. При деловых обсуждениях, по собственному признанию, предпочитал вежливости точность и нередко повторял немецкую поговорку: "Ein mal - kein mal, ein Versuch - kein Versuch" ("Один раз - значит ни разу, один опыт - ни одного опыта").

Его тезис - знать в десять раз больше, чем требует дело, - помнил каждый. "Это не просто красивое выражение, - уточнял Александр Павловский, - это реальность. Именно благодаря такому принципу научный коллектив, который сложился в Арзамасе-16 (так до 1991 г. назывался город Саров. - А. В.), не замкнулся на решении узких проблем. Такая идеология создала предпосылки для реализации в наши дни тех идей и научных направлений, которые были начаты давно. Результаты нашей работы не только в прошлом, мы будем ощущать их и в ближайшие годы...".

Занимаемый Юлием Борисовичем пост руководителя важнейшей научно-технической проблемы невозможно было доверить представителям привычной тогда партийно-государственной номенклатуры. Это понимали в высших эшелонах власти и сочли необходимым подчеркнуть его высокий государственный статус избранием депутатом Верховного Совета СССР. Эта деятельность (1950 - 1989 гг.) также отражена в экспозиции конференц-зала.

РАБОЧИЙ КАБИНЕТ

Неширокая лестница ведет на второй этаж: здесь 3 комнаты. На объединяющей площадке - стеллажи с научными и художественными журналами (Юлий Борисович собирал их долгие годы).

Одна из дверей ведет в рабочий кабинет: письменный стол, покрытый зеленым сукном, два кресла, диван, пишущая машинка, глобус. На столе все, как было в его последний рабочий день: карандашница, чернильный прибор, настольная лампа, календарь, записные книжки, академические справочники, книги, личные записи, фотографии близких. Над диваном - снимок жены: Юлий Борисович любил смотреть на него.

В библиотеке более двух тысяч томов: научно-техническая и художественная литература, издания по истории, живописи, музыке. Многие с дарственными надписями. Одной из них, сделанной на титульном листе книги "Цепные реакции" (1934 г.), он особенно дорожил. Автор академик Николай Семенов написал: "Дорогому Юлию Борисовичу, который первый толкнул мою мысль в область цепных реакций". Как известно, в 1956 г. Семенов получил за создание учения о разветвленных цепных процессах Нобелевскую премию.

Здесь же труды самого Харитона, в том числе "Задачник по физике", написанный в соавторстве с Виктором Кондратьевым и Александром Вальтером еще в студенческую пору, в 1924 г., и переизданный 11 раз. Его штудировало несколько поколений вузовской молодежи.

Поэтические сборники в библиотеке "выдают" одно из увлечений хозяина. Жена работавшего в Сарове основателя отечественной импульсной рентгенографии Вениамина Цукермана Зинаида Азарх писала в книге "Юлий Борисович Харитон: путь длиною в век" (Москва, 1999), как на отдыхе (а он иногда проводил отпуск вместе с друзьями) во время длительных многокилометровых прогулок все по очереди читали стихи: "...начинал обычно Ю. Б. с Пастернака, Игоря Северянина, Гумелева. С интересом слушал он Вознесенского, Ахмадулину. И сейчас слышится голос Ю. Б., читающего на немецком языке "Лорелею" Гейне. Много говорили о литературе, о поэтах начала XX века. Как-то неожиданно для нас вспомнил и напел английские песни, услышанные им еще в Кембридже".

Надо сказать, Харитон был человеком необычайной внутренней культуры. Посещал художественные выставки, особенно полюбившихся ему импрессионистов, театры. В тех же воспоминаниях Азарх приводит отрывок из его письма: "Во время сессии Верховного Совета удалось попасть на "Ревизские сказки" по Гоголю на Таганке. Куски из "Шинели", "Мертвых душ", "Записок сумасшедшего", "Ревизора". Фантастические постановочные выдумки Любимова под почти непрерывную музыку Шнитке под дирижерством Рождественского. После "Истории одной лошади" (по "Холстомеру" Л. Н. Толстого в постановке ГА. Товстоногова. - З. А.) ничего равного по психологически действующей изобретательности не видел".

ВЫСТАВОЧНЫЙ ЗАЛ

Из спальни, небогато, но со вкусом обставленной, видна светлая комната с большими окнами, где Юлий Борисович отдыхал с женой по вечерам и принимал гостей (у них часто бывали Цукерман, Негин, Кормер с женами). Теперь здесь выставочный зал, где бережно хранят вещи Харитона, его документы, награды.

По сути, он получил все почести, какие только могли быть оказаны в Советском Союзе большому ученому: три звезды Героя Социалистического Труда, Ленинскую, три Государственных премий, шесть орденов Ленина. Особенно дорожил орденом Красной Звезды: он первый из ученых Института химической физики АН СССР получил его во время Великой Отечественной войны за разработку боевых взрывчатых веществ.

Слева от двери висит большое блюдо из драгоценного металла - подарок Лос-Аламосской национальной лаборатории (США), преподнесенный Юлию Борисовичу к 90-летию. Ведь Харитон стоял у истоков сотрудничества института с зарубежными ядерными центрами; встречался с Зигфридом Хекером, возглавлявшим в 1986 - 1997 гг. Лос-Аламосскую национальную лабораторию - колыбель американской атомной бомбы, Эдвардом Теллером, руководителем работ по созданию в США водородной бомбы (эти моменты, кстати, запечатлены в фотографиях, входящих в экспозицию).

Не случайно в выставочном зале появились принадлежавшие хозяину дома фотоаппараты, кинокамера, фотоувеличитель. Мало кто знает: фотография была его страстью. У Харитона есть прекрасные бытовые и жанровые работы, представляющие интерес не только для музейщиков и историков, но и ценителей искусства.

Посетители всегда обращают внимание на довольно любопытный "предмет": четырехугольный черный головной убор с красной кисточкой. В нем, по традиции Кембриджа, Харитон защищал докторскую диссертацию. Полагающуюся к этому атрибуту мантию, к сожалению, найти не удалось.

Свою историю имеет и подарок академика Анатолия Александрова, директора Института атомной энергии им. И. В. Курчатова (1960 - 1988 гг.), президента АН СССР (1975 - 1986 гг.). Физики, как известно, любят и ценят юмор, даритель был из этой когорты. В 1964 г. он преподнес Харитону на 60-летие сувенир - огромную гайку весом 12 кг с дружеской ремаркой: "Дорогому Юлию Борисовичу на память в день юбилея (извините, меньше на атомном ледоколе "Ленин" не нашлось). Преданный Вам котельщик А. П. Александров".

Научно-технические достижения ВНИИЭФ в миниатюре - так можно назвать подарок, сделанный руководством института в день открытия Музея-квартиры. Это макеты ядерных зарядов - двух первых атомных бомб, испытанных в 1949 и 1951 гг., самой крупной 50-мегатонной водородной (термоядерной) бомбы, взорванной на Новоземельском испытательном полигоне в октябре 1961 г., других изделий, хранящихся в Музее ядерного оружия; модели счетно-вычислительных машин; макет центральной части "Искры-5" - самой мощной в Европе лазерной установки, предназначенной для изучения проблем управляемого термоядерного синтеза.

Добавим: скоро гости Сарова смогут увидеть еще один уникальный экспонат истории и техники, имеющий прямое отношение к Харитону: его служебный вагон, закрепленный, согласно постановлению, подписанному Сталиным в июне 1946 г., за Лабораторией N 2 АН СССР (КБ-11 в те годы являлось ее филиалом) "с правом прицепки к скорым, пассажирским и другим поездам". В свое время руководитель советской оружейной программы часто эксплуатировал его, используя в пути следования оборудованный здесь рабочий кабинет и салон для проведения оперативных совещаний. Пока вагон стоит на запасном пути. Но руководство ВНИИЭФ предполагает установить его рядом с Музеем ядерного оружия и демонстрировать как историческую реликвию, характерную примету эпохи создания отечественного ядерного щита.

Александр ВОДОПШИН, директор Музея-квартиры Ю. Б. Харитона (город Саров Нижегородской области)

Так называлась должность Юлия Борисовича Харитона (ЮБ) в Конструкторском бюро № 11 (КБ-11, позже Арзамас-16, ныне ВНИИэкспериментальной физики). При этом слова «атомная бомба» никто никогда не произносил. До и во время войны ЮБ был заведующим лабораторией взрывчатых веществ (ВВ) Института химической физики (ИХФ) АН СССР. После того как в августе 1945 г. США применили атомное оружие против Японии, в СССР начался ускоренный этап создания своей атомной бомбы. И.В. Курчатов привлек к этому делу Юлия Борисовича, который в апреле 1946 г. был назначен главным конструктором и научным руководителем КБ-11 - первого советского центра по разработке и созданию атомных и водородных бомб. Рассказывают, что Берия и Сталин сначала были против этой кандидатуры по трем причинам: имеет ближайших родственников за границей, беспартийный и еврей. Действительно, в Палестине жила мать ЮБ, а в довоенной Латвии жил в эмиграции отец Харитона, редактор русской газеты, который был арестован в 1940 г. НКВД. Последующая его судьба неизвестна, то ли он был расстрелян, то ли умер по дороге в лагерь. Курчатов выставил три контраргумента: (1) Харитон - единственный в СССР крупный физик, который является специалистом сразу в трех областях знания, необходимых для руководства созданием ядерного оружия: он - прекрасный инженер и конструктор, крупный ученый в области ядерной физики и химической кинетики ВВ; (2) он покладистый и законопослушный человек («Я за него ручаюсь»); (3) «Харитон - мой старый друг, я ему абсолютно доверяю, и мне с ним будет легко работать». Сталин и Берия утвердили Харитона.

Ю.Б. Харитон родился в 1904 г. в Петербурге. Его отец был журналистом, выпускающим редактором газеты «Речь», а мать - актрисой МХАТа. Единой семьей они почти не жили. Когда Юлию было 7 лет, мать уехала сначала в Германию, где вышла замуж, а позже в Палестину. Мальчик жил с отцом, детей воспитывала гувернантка – эстонка, заменившая ему мать. Юлий научился работать на ткацком станке, а живя на даче - жать и молотить хлеб. Он пошел работать в 1917 г. помощником библиотекаря, затем стал монтером. В 1922 г. отец был арестован ЧК и выслан на «философском пароходе» в Германию, откуда через два года уехал в Латвию. Юлий поступил в 1920 г. в Ленинградский Политехнический институт, на знаменитый физико-механический факультет. Там близко познакомился с А.Ф. Иоффе и Н.Н. Семеновым . В 1926 г. он был командирован в Кембридж, в лабораторию Э. Резерфорда , где познакомился с выдающимися физиками Дж.Томсоном, Ф.Астоном, П.Ланжевеном и др. Работал под руководством Дж.Чэдвика, открывшего нейтрон, получил от него блестящую заключительную характеристику. Вернувшись в СССР, ЮБ продолжил работать в Ленинградском физико-техническом институте, в отделе Н.Н. Семенова, который затем, в 1931 г. выделился в отдельный Институт химической физики. Научным направлением ЮБ стала физика горения и взрыва. В 1926 г. он экспериментально открыл разветвленные цепные реакции на опытах с окислением фосфора. На основании этого открытия Н.Н. Семеновым была построена общая теория разветвленных цепных реакций и возникла новая область химической физики. В 1939-1941 Ю.Б. Харитон и Я.Б. Зельдович провели расчет цепной реакции деления урана, показали ее неосуществимость в природном уране, т.е. в основном в уране-238, но осуществимость в легком изотопе, уране-235, и дали оценку критической массы последнего - порядка десятков килограммов. Они сделали следующий основной вывод. Ядерная реакция со взрывом в принципе осуществима, для этого надо получить чистый уран-235 в концентрации порядка 90%. Это очень трудно и дорого, пока таких технологий нет, но в будущем они могут быть созданы, если такая задача будет поставлена как государственная.

После назначения руководителем КБ-11 Ю.Б. Харитон привлек к разработке атомной бомбы ряд ведущих сотрудников ИХФ, профессоров Я.Б. Зельдовича, Д.А. Франк-Каменецкого, К.И. Щелкина, многих других ученых из этого и смежных институтов, в т.ч. Л.Д. Ландау из Института физпроблем. В то же время ЮБ отказался от предложенного ему административного поста директора строящегося ядерного центра, им был назначен генерал П.М. Зернов.

Полвека спустя, в начале 1990-х гг. ЮБ впервые четко заявил в печати, что первая советская атомная бомбы была копией американской, и что в этом сыграла определяющую роль наша разведка. Из оставшихся в живых первых лиц только он мог дать достоверные сведения об этом и положить конец спорам, разгоревшимся в «демократической» России, была ли атомная бомба советской или «украденной» копией американской. Да, наша бомба была максимально приближена к первой плутониевой «американке». Делать, как у американцев - таково было принципиальное совместное решение Курчатова и Харитона, одобренное Сталиным и Берия. Хотя, по свидетельству многих ядерщиков, в т.ч. и самого Ю.Б., в конце 1940-х уже была разработана и просчитана схема оригинального советского ядерного заряда, но время было крайне дорого, опасность получить превентивную атомную атаку возрастала с каждым месяцем. Поэтому наши решили как можно меньше рисковать и экспериментировать, чтобы сделать бомбу возможно скорее. Но не следует думать, что надо было просто тщательно скопировать американскую схему, доставленную разведчиками. Курчатов и Харитон не могли быть уверены, что все разведматериалы содержали истинные чертежи американской бомбы, ее детали и параметры, что-то могло быть и дезинформацией, об этом Берия постоянно говорил разведчикам и физикам. Поэтому собственных расчетов и экспериментов было множество, каждый узел проверялся многократно.

Так, например, незадолго до первого испытания было выяснено, что в кинетической схеме подрыва бомбы «куда-то пропало» несколько десятых долей микросекунды. Ученые не могли понять, куда именно, а, не поняв, нельзя было уверенно проводить испытание. Доложили в Спецкомитет. Но генералы сначала не могли понять, как миллионная доля секунды может на что-то серьезно повлиять. Пришлось им объяснять, что полное время сложнейших процессов взрыва в бомбе составляет всего половину микросекунды: за это время срабатывают синхронные электродетонаторы, которые подрывают химическую взрывчатку, ее взрыв обжимает со всех сторон ядерную взрывчатку (плутоний), в ее центре разбивается полоний-бериллиевый запал, альфа-частицы полония выбивают нейтроны из бериллия, эти нейтроны инициируют цепную ядерную реакцию в плутонии, и в критической массе плутония, созданной обжатием химическим взрывом, успевает пройти примерно 80 звеньев цепной реакции рождения нейтронов с выделением огромной энергии. Для неспециалистов кажется невероятным, что все эти процессы успевают произойти, пока всё устройство еще не разлетелось. Дело в том, что все указанные процессы происходят гораздо быстрее скорости звука, которая сопоставима со скоростью деформации и разрушения материалов.

В целом копирование сократило наши сроки изготовления первой бомбы примерно на два года, сэкономив при этом огромные средства стране, разоренной войной. А оригинальный советский вариант второй атомной бомбы, сконструированной в КБ Харитона, был испытан почти два года спустя, 18 октября 1951 г. Эта бомба была почти втрое легче и вдвое мощнее американской копии.

Расскажем немного о стиле работы Ю.Б. Харитона. Он был необычайно пунктуальным человеком: инструкции - как технические, так и режимные - исполнял неукоснительно. Один из близких коллег так сказал о ЮБ: «При всей его мягкости и покладистости дома, на работе он был человеком жестким и бескомпромиссным. Там, где это касалось дела, он не допускал никакой небрежности - ни своей, ни сотрудников. При деловых обсуждениях, по его собственному признанию, он предпочитал вежливости точность». ЮБ нередко повторял немецкую поговорку: «Ein mal - kein mal, ein Versuch - kein Versuch»: Один раз значит ни разу, один опыт - ни одного опыта. «Внимание к деталям было важной чертой стиля и интеллекта Юлия Борисовича», - пишет крупнейший американский историк ядерной физики Д.Холлоуэй.

Сотрудник ВНИИЭФ Г.А. Соснин вспоминает: «При приемке центрального узла РДС я обратил внимание на то, что к узлу комплектуются золотые детали в виде дужек. По сечению и длине они соответствовали шлицам под отвертку на винтах из урана. Почему золото (и высокой пробы) - мне никто объяснить не мог. Много позднее историю с появлением золота в составе центрального узла мне рассказал Н.А. Терлецкий. А дело было так. Он с Харитоном в спецвагоне поезда ехал на первое полигонное испытание заряда РДС-1. ЮБ еще раз рассматривал чертежи ЦЧ и обратил внимание на пустоты по торцам винтов из урана. “Что это?” - спросил он. Терлецкий ответил, что это шлицы под отвертку. ЮБ всполошился и воскликнул, что это же пуст?ты, сравнимые с недопустимыми раковинами в деталях ЦЧ "центральной части". Их надо убрать! Тотчас было принято решение о заполнении их материалом, который можно было бы легко зачеканить и который имеет плотность, близкую к урану. Так появилось золото. На ближайшей остановке ЮБ дал правительственную телеграмму в Москву о необходимости срочной отправки на полигон чистого золота. К моменту прихода поезда на полигон слиток золота высокой пробы самолетом уже был доставлен. Из этого золота были сделаны шпонки, которые при сборке заряда были установлены в шлицы винтов. После удачного испытания заряда уже никто не решился убрать это золото из конструкции ЦЧ или заменить его на другой металл».

Еще один любопытный случай вспоминает физик-теоретик, доктор наук В.С. Пинаев (ВНИИЭФ):

Июль 1956 г. В Арзамасе-16 идет осмотр водородной бомбы. «Довольно больших размеров корпус, какие-то трубы выходят из него. Крышка с корпуса снята, и внутри виден ядерный заряд. успешный взрыв в ноябре 1955 г., в ряде деталей, не существенных для военных и администраторов, количественно не укладывался в представления теоретиков. Что-то не так было учтено в их моделях. Что? - Для ответа на этот вопрос и готовится физический опыт. Первым высказался Давид Альбертович Франк-Каменецкий. Примерно так: “Юлий Борисович? Почему внутренняя поверхность корпуса покрашена? Какой состав краски?” ЮБ оборачивается к присутствующим тут конструкторам. Выясняется, что покраска - в общем-то естественная процедура, - это инициатива производственников. В чертежах о покраске ничего не говорилось, но и запрета не было… ЮБ просит удалить краску. Для нас, молодых теоретиков, это наглядный урок, как скрупулезно нужно относиться к конструкции, к чертежной документации. Потом много раз приходилось слышать от ЮБ, что мелочей в нашем деле не бывает, маленькая неясность, недосмотр могут быть причиной больших просчетов и неудач» [Юлий… C. 366].

И последний пример, который касается капсюлей-детонаторов к ядерным бомбам. Рассказывает директор машиностроительного завода «Авангард» в Арзамасе-16 Ю.К. Завалишин. «Качество подтверждалось отстрелом 50% от общего количества выпуска детонаторов. Отстрел 50% от всего выпуска детонаторов? это много. Стоили они недешево. Мы неоднократно ставили вопрос перед разработчиками о сокращении количества отстрелов, но всегда получали отказ. Юлий Борисович сам неоднократно наблюдал за соблюдением технологической дисциплины на этом производстве, особенно при сварке мостика под микроскопом. Мы решили воспользоваться приездом высокого начальства и доложили суть вопроса, его экономическую сторону. Начальство еще не успело рот раскрыть, как Ю.Б. сказал: “А зато не было ни одного отказа”. И вопрос был решен? сразу, не в нашу пользу и навсегда. Прошло свыше тридцати лет с того случая, и ни разу отказов детонаторов не было».

Ю.Б. Харитон жестко отстаивал свою точку зрения в правительстве и ЦК партии. Не раз он высказывал ее не только по научно-техническим проблемам. Но, будучи засекреченным лицом, никогда не делал этого публично. Его внук А.Ю. Семенов рассказал следующее. В конце 1965 г. среди интеллигенции распространились слухи о том, что новое партийное руководство на очередном XXIII съезде КПСС собирается реабилитировать Сталина. В это время генсеку Л.И. Брежневу было передано письмо, подписанное А.П. Александровым, Н.Н. Семеновым и Ю.Б. Харитоном с призывом не отменять осуждение культа личности Сталина на предстоящем съезде. Мнение самых авторитетных ученых страны нельзя было игнорировать. Реабилитация Сталина не состоялась. Брежнев относился с уважением к Харитону. Когда в 1977 г. умерла жена ЮБ Мария Николаевна, генсек позвонил Харитону домой и высказал слова сочувствия.

Другой случай связан с А.Д. Сахаровым. ЮБ был против публичного обсуждения первой «диссидентской» записки Сахарова, появившейся в 1968 г., он опасался за судьбу великого физика. Но отговорить Сахарова от публикации этой записки он не смог. Позже, когда до предела обострилась травля Сахарова, ЮБ поехал к Председателю КГБ Андропову, убеждал того уговорить кремлевское руководство отменить ссылку Сахарова в г. Горький. Тогда ЮБ узнал от Андропова, что это решение Политбюро было самым мягким наказанием: Андропову было нелегко на нем настоять, поскольку многие другие члены Политбюро требовали более суровых мер.

Заслуга трижды Героя Социалистического Труда Ю.Б. Харитона в создании ядерного щита страны, обеспечении ей мирных десятилетий огромна. Между тем, имя Харитона до сих пор не присвоено даже созданному им институту ВНИИЭФ. Обращение в правительство об этом принято Государственной Думой дважды: в 1997 г. и повторно в 2002 г. (единственный подобный случай неисполнения в истории Госдумы). В обращениях Госдумы говорилось также об улицах в Москве и Петербурге, которым надлежит присвоить имя Харитона, а также об именной премии и золотой академической медали Харитона. Ничего этого не сделано правительством от имени благодарного народа. К 100-летию Харитона академики-физики А.Ф. Андреев, Е.П. Велихов, В.Л. Гинзбург, Н.С. Кардашев, Е.Л. Фейнберг и В.Е. Фортов обратились к Президенту России с открытым письмом, в котором призывали отдать, наконец, распоряжение о немедленном выполнении рекомендации Госдумы по поводу имени ядерного центра ВНИИЭФ. Письмо попало на стол Президенту, но… В чем же дело?

Против «кощунственного» акта присвоения имени Харитона ВНИИЭФ, как говорят, выступает мощная структура, формально отделенная у нас от государства. Дескать, Харитон, приказал снести одну из церквей Саровского монастыря. На самом же деле, такое распоряжение было отдано тогдашним директором КБ-11 генералом А.С. Александровым, когда расширялся ядерный центр. Относительно наименования улиц мэриями Москвы и бывшего Ленинграда даны ответы, что по положению такой вопрос нельзя рассматривать ранее, чем 10 лет спустя после смерти (между тем имя Ахмата Кадырова было присвоено улице в Москве немедленно, в этом случае была проявлена политическая воля власти и вышел Указ Президента). Правда, можно отметить и положительные события. Когда Академия наук обратилась в лужковскую мэрию по вопросу о памятной доске на доме по Тверской улице, то ответ был, что они не возражают, но средства на доску выделить не могут (!) Семья изыскала средства, и доска установлена. А городские власти Сарова присвоили имя Харитона одной из улиц города.

Незадолго до кончины Юлий Борисович сказал: «Я уже не уверен, что человечество дозрело до владения этой энергией. Я сознаю нашу причастность к ужасной гибели людей, к чудовищным повреждениям, наносимым природе нашего дома - Земли. Слова покаяния ничего не изменят. Дай Бог, чтобы те, кто идут после нас, нашли пути, нашли в себе твердость духа и решимость, стремясь к лучшему, не натворить худшего». Он скончался 19 декабря 1996 г., и был похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве. А страна продолжает жить, прикрытая ядерным щитом. И то, что нас не решились бомбить в 1950-х и не разорвали окончательно на куски в начале 1990-х, есть в огромной мере личная заслуга Юлия Борисовича Харитона. А улица пусть будет Кадырова - в память о том, что историческая память в России коротка.

Борис Горобец

Владимир ГУБАРЕВ.

Юлий Борисович Харитон, чье 100-летие со дня рождения отмечалось в феврале нынешнего года, был выдающимся ученым даже среди тех немногих, кто первым осознал громадный потенциал атомной энергии. Он внес решающий вклад в развитие ядерной физики и, прежде всего, в создание советской атомной бомбы и термоядерного оружия.

Юлий Борисович Харитон(1904-1996).

Первый научный руководитель Ю. Б. Харитона Н. Н. Семенов. Середина 1920-х годов.

Юлий Харитон - студент физико-технического факультета Ленинградского Политехнического института. 1924 год.

Ю. Б. Харитон после защиты докторской диссертации в Кембридже. 1928 год.

Ю. Б. Харитон (слева), П. Л. Капица (в центре) и Л. Термен у стен Кавендишской лаборатории. 1927 год.

И. В. Курчатов и Ю. Б. Харитон. Начало 1950-х годов.

Сотрудники КБ-11. Крайний слева П. М. Зернов, крайний справа И. В. Курчатов, рядом с ним К. И. Щелкин.

Поселок Саров, на месте которого построен Российский федеральный ядерный центр - Всероссийский научно-исследовательский институт экспериментальной физики (РФЯЦ

Натурный эксперимент по разработке конструкции первой атомной бомбы РДС-1 на испытательной площадке КБ-11.

Взрывной опыт на внутреннем полигоне.

Макет первого ядерного заряда. Музей ядерного оружия ВНИИЭФа в Сарове.

Атомные бомбы РДС-1 (слева), РДС-4 (вверху) и водородная бомба РДС-6С (справа). Музей ядерного оружия ВНИИЭФа в Сарове.

Наука и жизнь // Иллюстрации

Наука и жизнь // Иллюстрации

Разработчики атомного термоядерного оружия, в том числе сверхмощной водородной бомбы РДС-6, академики Я. Б. Зельдович (вверху), И. Е. Тамм (в центре) и А. Д. Сахаров.

Ю. Б. Харитон (на фото - четвертый слева) в математическом отделении ВНИИЭФа, в числе первых в стране освоившем вычислительную технику.

Лазерное отделение ВНИИЭФа. Ю. Б. Харитон у макета камеры установки ИСКРА-4.

Для исследования процессов обжатия ядерного заряда во ВНИИЭФе использовали метод математического моделирования на ЭВМ. На снимках: двухмерная модель распространения продуктов взрыва в различные моменты времени.

В разные годы во ВНИИЭФе были созданы уникальные физические установки, оснащенные самыми совершенными методиками и средствами измерения: быстрый импульсный графитовый реактор (БИГР) - 1.

Линейный импульсный ускоритель (ЛИУ-10) - 2.

Рентгеновская импульсная установка (РИУС 3В) - 3.

физический котел на быстрых нейтронах (ФКБН-2М) - 4.

Оборудование для работы с радиоактивными изотопами в боксах - 5.

Лазерная установка "Луч" - 6.

Лазерная установка "Искра-5" - 7.

Улица академика Харитона в Сарове.

Этот маленький щуплый человек, а таким он оставался всю жизнь, был нужен Сталину и Берии, Хрущеву и Брежневу, Горбачеву и Ельцину - всем, кто стоял во главе нашего государства. СССР, а затем и Россию, нельзя было бы называть великой державой, если бы не труд и не подвиг Юлия Борисовича Харитона, академика, трижды Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской и Государственных премий, главного конструктора и научного руководителя проекта создания ядерного и термоядерного оружия.

29 августа 1949 года, в день первого успешного испытания советской атомной бомбы, он находился в подземном бункере вместе с И. В. Курчатовым, другими учеными и военными. Массивную дверь приоткрыли, чтобы видеть вспышку ядерного взрыва. Когда прозвучала команда "Ноль!", степь озарилась ослепительным огнем, и в щель приоткрытой двери бункера "ворвалось" вновь рожденное солнце. Харитон бросился к двери, чтобы прикрыть ее: вскоре должна была придти ударная волна. Но тут Берия схватил его, приподнял, крепко прижал к себе и расцеловал. Лаврентий Павлович понимал, что благодаря этому человеку становится в глазах Сталина главной фигурой в Атомном проекте - он выполнил поручение вождя и "сделал" атомную бомбу. Харитон яростно вырывался из объятий Берии. Наконец ему это удалось, и буквально в последнее мгновение он прикрыл дверь. Тут же с грохотом и ревом ударная волна пронеслась над ними, уничтожая все вокруг.

Спустя несколько лет, когда Берию арестовали, из обвинительного заключения стало известно, что он не только западный шпион и диверсант, но и большой любитель женщин, которые наградили его "дурной болезнью". Физики, как известно, изрядные шутники, и после объятий Берии Харитон в очередной раз оказался в центре их внимания. Близкие друзья "предупреждали" друг друга, что пожимать руку Харитона небезопасно.

Юлий Борисович всегда ценил шутки в свой адрес и при случае рассказывал их сам. Эпизод с поцелуем Берии он тоже поведал мне, когда вспоминал об испытаниях первой атомной бомбы. Однако, честно признаюсь, я так и не понял: правда это или еще один миф о главном конструкторе.

Но совсем иную правду о ХХ веке и о времени, что пережила наша страна, рассказывает судьба Юлия Борисовича Харитона. Его биография покажется непосвященному не только богатой на всевозможные события, но и почти невероятной. Действительность оказалась намного щедрее и разнообразнее, чем любой приключенческий или фантастический роман, созданный воображением писателя.

Мне посчастливилось не раз встречаться с Юлием Борисовичем Харитоном, провести много часов рядом, беседовать, причем не только с ним, но и о нем с его коллегами и друзьями. Тот образ человека и ученого, который сложился у меня конечно же субъективен, но уверен, он близок к реальному, потому что я мог судить о человеке "со стороны", что в нашей жизни немаловажно.

Коллеги и соратники всегда (когда это было возможно по условиям секретности) с удовольствием рассказывали о Харитоне. Каждый спешил поведать какую-нибудь легенду о Юлии Борисовиче, иногда даже не одну, и подчас было трудно определить, где правда, а где вымысел. Но у меня появилась возможность узнать об истинности легенд от их главного героя, и я, не стесняясь, расспрашивал его.

Мне говорили: "С ним весело, он любит добрую шутку". Харитон комментировал так:

А мне кажется, что я довольно скучный человек…

"С ним интересно, - рассказывали мне, - его отличают нестандартность подхода к проблемам, оригинальность выводов… Всегда трудно предсказать, как именно он среагирует на то или иное событие или результат. И это прекрасно!" Юлий Борисович возражал:

Я молчаливый человек, неразговорчивый…

"А как удивительно интересно он выступает! Литературу знает прекрасно, однажды стихи Марины Цветаевой читал - заслушались. И никогда не говорит по бумажке, терпеть не может выступать по писаному…" Харитон признавался:

Мне очень трудно говорить, нескладно получается. К примеру, всегда нелегко отчитываться перед избирателями - я, ко всему прочему, депутат Верховного Совета СССР, - ведь необходимо сказать главное и не упустить ничего важного, ну а какой из меня оратор. Я документы возвращаю своим подчиненным по несколько раз, потому что считаю, что они должны быть написаны четко, ясно и хорошим русским языком…

Кому и чему верить? Служение науке - это не только радость познания, взлет вдохновения, открытие неизвестного, проникновение в новые области. Это еще и гражданская позиция ученого, его патриотизм, его преданность делу. И лучшие представители отечественной науки, ее лидеры, всегда это понимали. Они этим жили и живут. Судьба академика Юлия Борисовича Харитона - ярчайший тому пример.

ВОСХОЖДЕНИЕ

Как жаль, что нет "машины времени"! Включил бы ее счетчик и перенесся в 20-е годы в Петроград и, подобно студенту Юлию Харитону, отправился из центра города на окраину, в Политехнический институт. Пришел бы на лекцию чуть раньше, осмотрелся. Да, довольно пестро выглядит студенческая аудитория - кто в бушлате, кто в армейской шинели, кто в телогрейке. Холодно, голодно… Но вот появляется профессор. Одет безукоризненно: в пиджаке, при галстуке. Хоть и стужа на дворе, а он, кажется, и не замечает, что давно уже не топлено. Его голос звучит громко, дикция четкая. Но не это главное - тишина в аудитории удивительная, потому что лектор не пересказывает учебники и книги, а размышляет и тем самым побуждает слушателей вместе с ним думать и анализировать то, что происходит в физике сегодня. Впрочем, а что в ней может происходить? Кто-то из больших ученых еще несколько лет назад заявил, что физика исчерпала себя и что в этой науке все существенное уже известно.

Мне повезло: я попал в поток, где курс физики читал Абрам Федорович Иоффе, - рассказывал Юлий Борисович. - Прослушал две-три его лекции и понял, что самое интересное - не электротехника, которой я в то время увлекался, а физика. И не я один, а буквально вся аудитория замирала и с волнением слушала то, что говорил Иоффе. Под влиянием его лекций я перешел на другой факультет. После первого курса Абрам Федорович поручил нескольким студентам составить и в дальнейшем прочитать на семинаре рефераты. Мне досталась тема "Работы Резерфорда в области строения атома". Это было первое знакомство с ядерной физикой, интерес к которой никогда уже потом не покидал меня.

Ленинградский Физтех… В те далекие годы в его стенах собрался весь цвет будущей отечествен ной физики. Семенов, Капица, Курчатов, Александров, Алиханов, Кикоин, Курдюмов, Френкель, Шальников - да разве возможно даже упомянуть их всех! Пройдут годы, и эти молодые ученые возглавят крупнейшие научные центры страны, откроют новые направления в науке, выведут физику на передовые рубежи научно-технического прогресса. Но это будет через два десятка лет, а тогда…

- Что помогало выявлять таланты, давать им крепнуть, расти?

Прежде всего надо было приметить талант, а такой способностью обладал не только Иоффе, но и его ближайшие помощники. И в первую очередь Николай Николаевич Семенов. Однажды встречает он меня во дворе института и говорит радостно: "Сейчас принимал экзамен на втором курсе, очень интересный паренек отвечал, фамилия его Кикоин. Запомните…"

Юлий Харитон испытал такую же заботу и внимание на себе. После первого курса Семенов пригласил его прогуляться по парку. Присели на скамейку, и тут Николай Николаевич предложил студенту работать в лаборатории, которую он создает в Физтехе.

Я согласился, хотя жил в центре Петрограда, а до института было восемь километров. Частенько приходилось идти пешком туда, а иногда и обратно. Время от времени, когда, бывало, заработаешься допоздна, оставался на работе на ночь и спал на лабораторном столе. Но в 17 лет это не слишком трудное дело… Конечно, можно создать наиблагоприятнейшие условия для выявления и развития талантов, но необходимо и иное - самоотверженность, преданность делу и труд. Если человек работает по 12-16 часов в сутки, его иногда с осуждением называют "фанатиком". Да, они были фанатиками, но никто не заставлял их, не принуждал - это было упоение трудом, высшее наслаждение, доступное человеку. Но они не стали аскетами. Влюблялись, веселились, разыгрывали друг друга, в общем, жили радостями, доступными в то время молодым людям. И эти ощущения молодости каждый пронес сквозь годы.

Одно из самых ярких впечатлений юности, - вспоминал Харитон, - встреча в Доме литераторов с Маяковским. Я не очень любил его стихи, не понимал их… Но вот поэт вышел на сцену и начал читать. Это было потрясающе! Вернулся домой, достал томик его стихов и уже по-иному увидел Маяковского. С тех пор он стал для меня одним из самых любимых поэтов. Мне посчастливилось слышать и Блока, видеть на сцене Качалова… Да, мы были увлечены физикой, много работали, но тем не менее старались увидеть и узнать побольше…

1928 год. Гитлер еще не пришел к власти, но в Германии уже появились фашистские листовки. Молодой физик, приехавший в Берлин в служебную командировку, интересовался у немецких ученых, как они относятся к нацистам. Те только посмеивались: эти "опереточные мальчики" не опасны, серьезно к ним не следует относиться.

Мы были подкованы политически получше, чем наши немецкие коллеги, и прекрасно понимали, какую угрозу несет фашизм. Но наших опасений немецкие интеллигенты тогда не разделяли. К сожалению, свою ошибку они поняли слишком поздно.

Вечером 21 июня 1941 года шли на банкет - Н. Н. Семенову была присуждена Сталинская премия. Вместе с друзьями ученый отмечал это событие. Был теплый летний вечер. Ю. Б. Харитон со своим другом Я. Б. Зельдовичем размышляли о том, что, вероятнее всего, в этом году война не начнется, так как уже середина лета, а если бы Гитлер решил напасть на нас, то сделал бы это весной…

Они уже давно работали вместе. Встречались чаще всего по вечерам, так как расчеты нейтронно-ядерных цепных реакций были для них "внеплановыми". Харитон в то время руководил лабораторией взрывчатых веществ, а Зельдович вел теоретические исследования. Конечно, никто и не думал о ядерной бомбе, однако физики уже обнаружили и наблюдали ядерные превращения, да и в Физтехе произошли перемены: Игорь Васильевич Курчатов "оставил" физику твердого тела и занялся новой областью науки.

Этот резкий и внезапный поворот многих из нас удивил. Работы Курчатова по сегнетоэлектрикам были изящны и красивы - образцы настоящего классического исследования, но он занялся другим. Поразительно, насколько быстро Игорь Васильевич вошел в новую область. Он был человеком, удивительно подходившим для осуществления намеченной грандиозной программы. Великолепный физик, выдающийся организатор и исключительно доброжелательный человек. Эти черты привлекали к нему не только умы, но и сердца людей… То было время очень напряженной работы, чувствовалось, что начинается что-то совсем новое и очень важное.

А Харитон и Зельдович вечерами вели расчеты ядерных реакций. Их работы были опубликованы в "Журнале экспериментальной и теоретической физики", в "Успехах физических наук", и они стали первыми… Но об этом сами авторы и их коллеги узнали только много лет спустя.

Кстати, одна из работ, последняя, не была опубликована, - уточняет Харитон, - началась война. Правда, спустя 42 года статья все-таки появилась в журнале. Но сколько событий разделяют эти публикации!

Мы пьем чай. Рассматриваем фотографии. Шутим с внучкой Юлия Борисовича. И оба прекрасно понимаем, что предстоит нелегкий разговор. Я давно уже заметил: трудно вспоминать о жестокой военной поре, когда твой город стягивала блокадная петля, на фронтах погибали друзья и близкие…

Физики Ленинграда заняли свое место в строю защитников Родины. Многие ученые ушли на фронт, трудились на оборонных предприятиях. Курчатов и Александров вели работы по размагничиванию боевых кораблей. Харитон работал в одном из институтов, создававших новые взрывчатые вещества и боеприпасы, сначала в Ленинграде, потом в Казани, а в 1942 году - в Москве.

И вот однажды меня приглашает к себе Игорь Васильевич и предлагает перейти работать к нему. Война в разгаре. Мы занимаемся нужным для победы делом - и вдруг такое предложение! Я возражаю: считаю своим долгом до конца войны работать для фронта… А Курчатов объясняет: мы должны заботиться о будущей безопасности страны, нельзя упускать время. Уговаривать Курчатов умел, даже мою жену убеждал, что мне необходимо перейти к нему. Естественно, я согласился... Перед физиками и физикой стояла совсем новая, а значит, и очень интересная задача.

…Дома у Юлия Борисовича много фотографий. Есть среди них и видовые снимки. Их автор - академик Харитон.

- Это хобби? - интересуюсь я.

Фотографией увлекался, - подтверждает он, - но времени всегда не хватало, потому что физика требует постоянных размышлений.

- И не оставляет в покое никогда?

Физика - это моя жизнь…

Мне довелось видеть ядерный взрыв не в кино, а наяву. Это был ад… Другого сравнения в голову не приходит… И американские физики, описывавшие первые испытания ядерного оружия, подчеркивали, что им было очень страшно… А вам?

Дело не в страхе. Не забывайте, у нас была сверхзадача: в кратчайшие сроки создать сверхмощное оружие, которое могло бы защитить нашу Родину. Когда удалось решить эту проблему, мы почувствовали облегчение, даже счастье, ведь, овладев новым оружием, мы лишили другие страны возможности применить его против СССР безнаказанно, а значит, оно служит миру и безопасности. Все, кто принимал участие в Атомном проекте, сознавали это и работали, не считаясь ни со временем, ни с трудностями, ни со здоровьем… Ну а ядерный взрыв? Он способен и созидать. У него есть мирные профессии: укрощать газовые фонтаны, создавать в пустыне искусственные водоемы и многое другое.

- Пожалуй, вы лучше многих понимаете, сколь велика опасность ядерной катастрофы…

И не только ее. Другие виды оружия тоже опасны. Его накоплено столько, что все человечество находится под угрозой. Сила ядерного оружия наглядна - достаточно увидеть последствия взрыва. Но есть и иные средства массового уничтожения, в первую очередь бактериологическое и химическое оружие. Бинарные снаряды с нервно-паралитическим газом - разве это не чудовищно? Или биологическое оружие? Я считаю, необходимо бороться против всех средств массового уничтожения.

САМЫЙ СЕКРЕТНЫЙ АКАДЕМИК

Отмечался юбилей ленинградского Физтеха. Вечером на вокзале в Москве за пять минут до отхода "Красной стрелы" встретились академики Келдыш, Александров, Миллионщиков, Капица, Семенов, Харитон, Арцимович, Зельдович - делегация Академии наук СССР. Мстислав Всеволодович Келдыш, президент Академии, был единственным, кто не работал в Физтехе. Среди этой компании оказался и автор этих строк, в то время корреспондент отдела науки "Комсомольской правды". Келдыш великодушно разрешил мне ехать вместе с делегацией. В купе я оказался с худым, невысокого роста человеком. Он поздоровался, снял плащ, потом пиджак, аккуратно повесил их на вешалку и сразу же вышел. Я поднял глаза и увидел на лацкане пиджака три Звезды Героя! Понял, что мой сосед - академик Харитон.

А вагон уже дрожал от хохота. Ученые набились в одно купе и рассказывали анекдоты. Предусмотри тельные Александров и Зельдович достали "резерв главного командования" и разливали по очереди. Анатолий Петрович Александров предпочитал "беленькую", а Яков Борисович Зельдович настаивал на том, что "отъезд всегда надо отмечать коньячком". Так как к единому мнению не пришли, то пришлось ликвидировать обе бутылки. Тогда свою лепту внес Юлий Борисович, и я узнал, что он на стороне Александрова…

Было удивительно тепло, весело, непринужденно. Убеленные сединами ученые словно сбросили груз лет и вновь оказались в своей юности - такой незабываемой и неповторимой. Редко им доводилось видеться, много забот у каждого, а теперь - всего на два дня - они освободились от них и ехали "домой", в Физтех, который вновь собрал их вместе.

В те далекие шестидесятые годы я даже не подозревал, что этих ученых объединяет не только прошлое, но и то настоящее, которое скрыто от посторонних глаз многими запретами и барьерами, определяемыми всего несколькими словами: "Сов. секретно. Особая папка". Это были документы и дела, к которым имели отношение всего несколько человек в стране. И Харитон в их числе.

Некоторые документы Атомного проекта СССР рассекречены совсем недавно, уже после ухода Юлия Борисовича из жизни. Убежден, что он и не подозревал, насколько часто его имя встречается в них. Так, в протоколах заседаний Технического совета Специального комитета при ГОКО, где решались все главные проблемы создания ядерного оружия в СССР, среди его членов непременно значится Харитон.

По-настоящему старт Атомного проекта был дан сразу же после атаки американцев на Японию. Первое заседание состоялось 27 августа 1945 года. В сентябре собирались уже пять раз - 5, 6, 10, 16 и 24-го. Именно в эти дни были определены главные направления работы. Будущие атомные бомбы начали называть "изделиями", и этот термин сохраняется до сегодняшнего дня. Ну а "главным бомбоделом" стал Юлий Борисович Харитон.

15 октября 1945 года он выступил на Техническом совете с докладом "О принципах, положенных в основу разработки образцов заводской продукции". Одно из поручений по докладу: "… представить в десятидневный срок на рассмотрение Технического совета предложения по вопросам организации одного или нескольких бюро для проведения более интенсивных исследований, конструирования и изготовления образцов заводской продукции, учитывая при этом необходимость создания условий совершенно закрытого характера этих работ". Этот документ можно считать началом биографии ядерного научного центра "Арзамас-16", основателем и бессменным научным руководителем которого был Ю. Б. Харитон.

Однажды мы встретились с Юлием Борисовичем поздно вечером в его кабинете в "Белом доме" - так называют главный корпус центра. Он находится в самом начале "промзоны", сразу же за специальной "полосой безопасности", которая охраняется чуть ли не строже, чем государственная граница. В этой привычной для Юлия Борисовича обстановке разговор был откровенным и более открытым, чем обычно. Я спросил его:

- Современная структура ядерного центра родилась при его закладке?

Пожалуй... Когда организовывали институт и КБ, я посчитал, что недостаточно хорошо разбираюсь в организационных вопросах. Чтобы использовать свои возможности максимально и заниматься только наукой и техникой, то есть быть по-настоящему главным конструктором, нужен был еще один руководитель, который взял бы на себя все остальное. Так появилась должность директора. Я посоветовался с Курчатовым, а затем обратился с такой просьбой к Берии. Директором назначили Павла Михайловича Зернова, заместителя наркома. Мы дружно с ним работали. Начали с поиска места для "Объекта". Нас тогда было немного, вместе с Зельдовичем всего несколько человек. Мы понимали, что для атомной бомбы потребуется много взрывчатых веществ, а потому место должно быть уединенным. Ванников посоветовал объехать заводы, которые производили боеприпасы. Мы побывали в ряде мест, и здесь нам показалось удобнее всего: маленький заводик и большой простор.

- Насколько мне известно, вы были в Германии сразу после Победы?

В составе комиссии, которую возглавлял Завенягин. Вместе с Кикоиным мы начали искать в Германии уран. Обнаружили, что на одном из складов он был совсем недавно, но военные вывезли его как краску, ведь окись урана ярко-желтого цвета. На границе с американской зоной нам все-таки удалось найти 100 тонн урана. Это позволило сократить срок создания первого промышленного реактора на год… Однако я вскоре вернулся в Москву, необходимо было разворачивать работы по атомной бомбе.

- Уже здесь, в "Арзамасе-16"?

Да. Курчатов одобрил выбор места, и началась энергичная работа по созданию лабораторий и набору кадров. Мы с Щелкиным составили первый список научных работников - 70 человек. Поначалу казалось, что это слишком много, ведь никто тогда не представлял масштабов работы.

Сразу после испытаний первой атомной бомбы специально для И. В. Сталина были подготовлены документы. Естественно, существовал один экземпляр, который хранился "за семью печатями". Просматривали его всего два человека - Сталин и Берия. Эти документы позволяют представить масштабы нашего Атомного проекта. Особо секретные сведения, как и положено, вписаны от руки.

Из Справки о строительстве специальных объектов:

"За период времени с конца 1945 г. и по 1 сентября 1949 г. Главпромстроем МВД СССР построено и введено в действие 35 специальных объектов, в том числе научно-исследовательских институтов, лабораторий и опытных установок - 17, горнорудных и металлургических предприятий - 7, комбинатов и заводов основного сырья - 2, химических предприятий - 5, машиностроительных и прочих предприятий - 4 …

Продолжается строительство 11 научно-исследовательских и промышленных объектов, а также жилых домов и коммунально-бытовых сооружений. Наряду с этим ведутся дальнейшие работы по развитию и наращиванию новых мощностей на введенных в действие объектах".

Пожалуй, впервые мы можем представить, как именно создавалась атомная промышленность страны. Особую роль в этом процессе конечно же занимало "хозяйство Харитона". Впрочем, оно также именовалось и "хозяйством Зернова". Все зависело от того, какие специалисты направлялись на работу в КБ № 11. Если это были физики, то они ехали "к Харитону", а инженеры и конструкторы - "к Зернову".

Ну а насколько "ошибся" Харитон, когда выбирал место для "Объекта", дает представление еще один секретный документ, направленный Сталину. В нем сообщается, что общая численность людей, занятых созданием атомного оружия, составляет 230 671. Естественно, военные строители и заключенные не учитывались.

В документах о КБ № 11 значилось: "…а) общая численность работающих - 4 507 чел., в том числе: научных и инженерно-технических работников - 848… Руководящий состав: 1. Начальник КБ № 11 - т. Зернов П. М.; 2. Гл. конструктор - чл.-кор. АН СССР Харитон Ю. Б.; 3. Зам. гл. конструктора - проф. Щелкин К. И.; 4. Зам. гл. конструктора - инж. Духов Н. Л.; 5. Зам. гл. конструктора - инж. Алферов В. И…"

Наш вечерний разговор с академиком Харитоном продолжался. Он сказал:

Как известно, мы получили довольно подробную информацию от Фукса. Он дал описание первой атомной бомбы, и мы решили сделать нашу аналогично американской.

- Копировать, конечно, легче…

Не скажите! Работа была напряженной и нервной. Просчитать все процессы, происходящие в атомной бомбе, все давления, а они разные, ведь идет детонация по взрывчатому веществу, - это очень тонкая работа. Я решил создать две группы, которые должны были работать параллельно: первая дала заключение - изделие сработает, вторая - не сработает. Оказалось, что права первая группа… Этот пример я привел как иллюстрацию того, насколько нервной, напряженной была обстановка.

- Но по ходу дела изменялись и задачи?

Конечно. На определенном этапе потребовались уже не физики, а взрывники. На должность заместителя главного конструктора пригласили Духова из танковой промышленности. Всё и всех, если это было необходимо, нам предоставляли без промедления. Масштабы работ становились все шире и шире, особенно при создании водородной бомбы.

- Вас часто называют "отцом атомной бомбы". Это так?

Это неправильно. Создание бомбы потребовало усилий огромного количества людей. Реакторы, выделение плутония - это гигантская работа! Так что нельзя никого называть "отцом атомной бомбы". Без всеохватывающего комплекса научных и исследовательских работ ее создать невозможно… Безусловно, главная роль в урановом проекте принадлежит Игорю Васильевичу Курчатову. Я руководил непосредственно созданием бомбы, точнее, всей ее "физикой"… Сначала нам предстояло сжать материал с помощью обычной взрывчатки, чтобы получить надкритическую массу. В 1940 году мы с Я. Б. Зельдовичем считали, что для этого потребуется десять килограммов урана-235, на самом деле оказалось, что его нужно в несколько раз больше, а получить уран необычайно сложно…

ЗЕРКАЛО "АДА"

Несколько раз мы подолгу беседовали с Юлием Борисовичем. Это было в 60-80-х годах теперь уже прошлого века. Харитон подробно рассказывал о работе в Физтехе, о военном времени, об Иоффе и Курчатове, но стоило завести речь о ядерном оружии, он тут же замолкал. "Нельзя, - говорил он, - но обещаю, что при первой возможности расскажу…"

И вот однажды у меня дома раздался телефонный звонок. Голос Харитона:

Помните, вы просили рассказать о первых испытаниях?

Конечно, - неуверенно ответил я, так как, признаюсь честно, забыл о нашей договоренности.

Пожалуй, теперь можно, - сказал Юлий Борисович. - Если не возражаете, я сейчас приеду…

Было начало восьмого утра. Я понял, что академик звонил с вокзала, куда только что пришел поезд из "Арзамаса-16". Через полчаса Юлий Борисович был у меня. Мы пили чай и разговаривали не только о первом испытании.

- У вас были сомнения, что первая бомба, ну, не получится, что ли, не сработает?

Нет. То количество плутония, которым мы располагали, позволяло нам не сомневаться, что будет так, как мы рассчитывали. Провала мы не боялись. Экспериментально все было проверено.

- На первом этапе вы постоянно дублировали американцев?

Нет, конечно. Пожалуй, лишь при создании первой бомбы. В последние годы появились статьи, где американцы пытаются представить, будто мы ничего не сделали сами, а все украли у них. Но недавно их специалисты побывали у нас и убедились, что работы идут на равных. На первых порах мы использовали данные Фукса, это так, но дальше шли своим путем. А что касается водородной бомбы, то главное сделали Тамм, Сахаров и другие. У нас было два отдела, одним руководил Сахаров, другим - Зельдович. Они работали вместе, поэтому неверно приписывать все достижения Андрею Дмитриевичу. Бесспорно, он - гениальный человек, но создатели водородной бомбы - это и Сахаров, и Зельдович, и Трутнев… А американцы в конце 1949 - начале 1950 года наделали много ошибок и не смогли найти дальнейший путь…

- Вы были на испытаниях водородной бомбы?

Конечно. Наблюдательный пункт находился на расстоянии 70 километров от эпицентра. На краю поселка стояло здание, а внизу амфитеатром были расставлены скамьи. Там собралось много военных, они наблюдали за взрывом и только еще пытались понять, что такое атомная бомба… Мы с Игорем Васильевичем стояли наверху. Бомбу сбрасывали с самолета, и взрыв был в воздухе. Ударная волна пришла через три минуты, сорвала с военных фуражки. Потом они долго не могли их найти… После испытаний мы поехали на место, то есть под точку взрыва, и увидели, как "вздулась" земля… Очень страшное это оружие, но оно было необходимо, чтобы сохранить мир на Земле. Я убежден, что без ядерного сдерживания ход истории был бы иным, наверное, более агрессивным. По моему убеждению, ядерное оружие нужно для стабилизации обстановки, оно способно предупредить большую войну, потому что в нынешнее время решиться на нее может только безумец. Пока современное ядерное оружие отвечает самым жестким требованиям. Но я постоянно напоминаю о безопасности, о комплексе мер, которые должны ее обеспечивать. На мой взгляд, сегодня - это главная проблема. Остальное мы уже решили в прошлом…

Понятно, что у нас, обывателей, есть страх перед бомбой: не может ли с ядерным оружием произойти то же самое, что случилось в Чернобыле? Ведь даже в канун катастрофы физики утверждали, что ее произойти в принципе не может! И тут же - крупнейшая авария… Есть ли гарантии в отношении оружия?

Мы никогда не говорили, что наши "изделия" абсолютно безопасны! Наоборот, всячески подчеркиваем, что они опасны, и поэтому необходима очень высокая тщательность в работе и в обеспечении доступа к ядерному оружию. Речь идет не о ядерном взрыве. Приходится, например, возить наши "изделия" по железной дороге, где возможны аварии. Бывают и сходы составов с рельсов, и пожары. Поэтому мы постоянно призываем к максимальной бдительности, сокращению перевозок и так далее. Этой гранью безопасности мы специально занимались. Поскольку заводы разбросаны, пришлось провести некоторую перекомпоновку производств, чтобы наши заряды в собранном виде перевозит ь на минимальные расстояния… Раньше, на мой взгляд, очень легкомысленно это делалось, но мы вмешались, и многое изменилось - ненужные перевозки сократились. Если, к примеру, злоумышленник или террорист решится выстрелить в "изделие", то в ряде его конструкций это может вызвать детонацию взрывчатого вещества, что приведет к распылению ударной волной плутония и, как результат, возникновению радиоактивного облака. У американцев, как известно, над Испанией случилась авария - самолет потерял атомную бомбу, произошел взрыв обычной взрывчатки, и распылился плутоний. Очистка местности потребовала гигантских затрат… Так что надо "держать ухо востро". Вопросы безопасности должны находиться на первом плане. Но не так легко этого добиться, ведь кроме понимания нужны и определенные финансовые затраты.

НЕБЛАГОНАДЕЖНАЯ ФАМИЛИЯ

С точки зрения "ведомства Берии", у Харитона грехов было вполне достаточно, чтобы до конца жизни находиться в одном из заведений ГУЛАГа. И дело не только в национальности - преследование евреев с присущим сталинизму размахом началось уже после того, как Харитон и многие его коллеги были прикрыты "ядерным щитом", который они же и создавали. Нет, были у семьи Харитона "грехи" более значительные…

Отца в 1922 году выслали из страны как "идеологически вредный элемент". Он обосновался в Риге. В 1940 году после вступления в Прибалтику советских войск был арестован и отправлен в лагерь, где и погиб. Мать - актриса. Работала в Художественном театре. Уехала на гастроли в Германию и не вернулась. Сестра оказалась на оккупированной фашистами территории, что в те времена считалось преступлением. Да и сам Юлий Борисович выезжал в Англию, где работал у Резерфорда. На пути домой он побывал в Берлине, а там, вполне вероятно, мог встречаться с матерью…

В общем, одного из руководителей Атомного проекта любой, даже самый заурядный следователь "ведомства Берии" мог обвинить и в шпионаже, и в предательстве Родины. Не сомневаюсь, что с таким ощущением Харитон жил и работал. Но вспоминать об этом не любил.

В одной из бесед я спросил его:

Сахаров как-то сказал о создании ядерного оружия: "Я тоже прилагал огромные усилия, потому что считал: это нужно для мирного равновесия. Понимаете, я и другие думали, что только таким путем можно предупредить третью мировую войну"… Вы согласны с ним?

Конечно. Мы обеспечивали оборону страны. В коллективе ученых, создававших атомное оружие, царило взаимопонимание, была спайка, дружба крепкая… Шла спокойная и напряженная работа. Хотя, конечно, без "сукиных сынов" не обходилось… Однажды приезжаю на комбинат, Игорь Васильевич Курчатов пригласил, у него день рождения был. Выпили в компании… А потом один из сотрудников приходит ко мне и говорит: "Если бы вы знали, сколько на вас писали!" Я понял: доносчиков хватало - везде были люди Берии.

- Вы часто контактировали с Берией?

Сначала все проблемы решали через Курчатова. А потом приходилось и мне общаться…

- Он считался с вами?

Вынужден был… Берия знал, что в нашем деле он ничего не понимает… и, повторяю, вынужден был выслушивать нас… К примеру, был такой случай. Где-то в начале 1950-х приехала к нам комиссия по проверке кадров. Члены комиссии вызывали к себе руководителей на уровне заведующих лабораториями. Расспрашивали и Льва Владимировича Альтшуллера. В частности, ему был задан вопрос: "Как вы относитесь к политике советской власти?" Альтшуллер резко раскритиковал Лысенко, сказал, что он безграмотный и опасный человек, а власть его поддерживает. Естественно, Альтшуллера распорядились убрать. Ко мне пришли Зельдович и Сахаров, рассказали эту историю. Я позвонил Берии. Тот сказал: "Он вам очень нужен?" "Да", - ответил я. "Хорошо, пусть остается", - нехотя, как мне показалось, распорядился Берия. И Альтшуллера не тронули… Кстати, в присутствии Сталина Берия сразу же становился другим, спесь мгновенно с него слетала…

- Вам приходилось это наблюдать?

Однажды… Меня пригласили к Сталину. Захожу в кабинет, а Сталина не вижу - там было много народа… Берия как-то засуетился, потом пальцем показывает. Смотрю - Сталин. Я впервые его увидел. Очень маленький человек, рост его удивил меня… Попросили рассказать о первой бомбе. "А нельзя ли вместо одной большой сделать несколько маленьких?" - спросил Сталин. "Нет", - ответил я. Все были удовлетворены.

- Сколько вы видели ядерных взрывов?

Точно не помню. Все - до 1963 года, пока испытания не ушли под землю. Честно скажу, страха, ужаса не было. Ведь все можно рассчитать, а значит, не бояться неожиданностей.

Всю жизнь вы создавали атомные бомбы, а теперь мир борется за уничтожение атомного оружия. Вам не кажется, что ваш труд…

-… напрасен? Нет… Поначалу думалось о возможности войны, и она была реальна. Кто знает, что могло случиться, не будь у Советского Союза "ядерного щита"… Не буду скрывать и иной аспект: мы не думали тогда о возможности гибели человечества. Важно было, чтобы потенциальный противник тебя не обогнал… А сейчас человечество может погибнуть, поэтому нужен иной подход к оценке последствий атомной войны… Меня сегодня больше волнует другая сторона вопроса - борьба с АЭС. Людьми движет страх. Но не атомные станции грозят гибелью человечеству, а парниковый эффект. И с этой реальной катастрофой, очертания которой видны, можно бороться только с помощью АЭС. Безопасные отходы - реальность атомной энергетики. Эти проблемы нужно решать. А вот выступать против АЭС, демонтировать, запрещать их - безумие. Нельзя делать ошибки при проектировании, строительстве, эксплуатации - это ясно, но разумное и серьезное использование атомной энергии - вот главное направление. Надо заниматься и термоядерной энергетикой.

- Вы в этом убеждены?

Абсолютно! Атомная энергетика - магистральный путь развития человечества…

… В последние годы жизни Юлий Борисович Харитон ослеп, восстановить зрение врачам как в России, так и в Америке не удалось, но это не мешало ему четко "видеть" будущее.

ТАЙНЫ "ШКОЛЫ ХАРИТОНА"

В октябре 1992 года академик Юлий Борисович Харитон вынужден был оставить пост научного руководителя Федерального ядерного центра "Арзамас-16", который возглавлял с момента его создания, то есть почти полвека. В администрации президента посчитали, что надо ввести ограничения по возрасту для государственных служащих - это давало возможность отправлять на пенсию неугодных чиновников, которые восходили к вершинам власти в советское время. Большая группа "новых русских" очень быстро заняла ключевые посты в государстве. Естественно, они не могли претендовать на высшие должности в военно-промышленном комплексе - знаний не хватало, но и там для утверждения новой власти требовались перемены. Одной из первых жертв этого произвола и стал академик Харитон.

К его многочисленным званиям прибавилось еще одно - "Почетный научный руководитель". И хотя мало что изменилось в жизни Юлия Борисовича - он по-прежнему в восемь утра отправлялся на работу и уезжал домой позже всех, - в табели о рангах его положение стало другим. Наметили официальное мероприятие - торжественные проводы в "Почетные". На этот день назначили открытие Музея ядерного оружия, где были выставлены образцы атомных и водородных бомб, которые создавались под руководством академика Харитона. Однако на торжества не могли приехать ни министр Минатома, ни министр обороны. Так и откладывалось это событие день ото дня.

Ну а мы, журналисты, хорошо знавшие Юлия Борисовича и бывавшие в "Арзамасе-16", решили все-таки устроить праздник, порадовать и самого Харитона, и его соратников, и друзей. Настояли на открытии музея. Об этом событии сообщили все средства массовой информации. Однако "в тени" осталось главное - встреча в Доме ученых "Арзамаса-16", где собрались Юлий Борисович и его соратники. Разговор получился интересный, волнующий. Он продолжался и за ужином, который затянулся до полуночи. Академик Харитон был с нами до конца, даже выпил несколько рюмок. Потом он сказал мне: "Это был один из прекрасных дней моей жизни". Юлию Борисовичу было тогда 88 лет.

Записи той встречи в Доме ученых у меня сохранились. Из многочасовой пленки я выбрал фрагменты, которые, как мне кажется, дают представление о роли академика Ю. Б. Харитона в Атомном проекте и в жизни нашей страны в ХХ веке.

Что такое "школа Харитона"? В чем ее особенности? Об этом размышляли соратники Юлия Борисовича.

Академик Юрий Трутнев:

Для меня это в первую очередь - школа жизни. Вся она, сознательная и творческая, прошла под руководством и влиянием Юлия Борисовича. Он - великий учитель, потому что не признавал кривды, только правда, всегда и во всем! И, прежде всего, учил собственным примером, своим стилем руководства. Им создано множество направлений в современной науке. И именно они, а не только ядерные заряды, определяют лицо "Арзамаса-16".

Главный конструктор Георгий Дмитриев:

Главная черта характера Харитона, которая меня поражает, его доступность и открытость. В 1956 году я приехал сюда, на "Объект", молодым специалистом и за первые полгода не менее десяти раз побывал в кабинете Юлия Борисовича. Дистанция между ним и мной была огромная, но тем не менее ее совершенно не чувствовалось. Кстати, и сейчас любой сотрудник центра может к нему обратиться, и он никогда не откажет во встрече. Мне кажется, эта черта присуща далеко не всем руководителям, тем более такого ранга, как Харитон. Когда мы говорим о "школе Харитона", то прежде всего должны назвать ее демократичность, в ней не существует границы, которую определяют звания и награды, ее творческий дух ломает все барьеры, а потому каждый из нас ощущает себя свободным человеком.

Мне приходилось много раз бывать на полигонах. Естественно, там мы встречались и работали вместе с Юлием Борисовичем. Я сразу же обратил внимание на то, что для него нет мелочей - он требует скрупулезности в работе и, прежде всего, показывает пример своим собственным отношением к делу... Его потрясающая работоспособность сначала удивляла, а затем воспринималась всеми как норма жизни. И мы перенимали ее. Оказалось, что иначе и нельзя! Так что умением работать мы обязаны именно Харитону.

Главный конструктор Станислав Воронин:

Я приехал сюда в 1954-м и буквально через три недели начальник отдела взял меня с собой на совещание к Харитону. Я должен был докладывать результаты своей работы. Рассказал о том, что сделал и что задумал на ближайшее будущее. Меня поразило, что Харитон понял меня буквально с полуслова и тут же предложил свой вариант решения. Уже тогда я понял, насколько неординарен наш руководитель. Общение с ним каждый раз давало новый импульс работе, я это почувствовал на первой же встрече. Творческие импульсы необычайно стимулируют работу, они заставляют постоянно думать, что в конструкторской деятельности совершенно необходимо. Точно так же, как и в научной…

Харитон детально вникает в любую проблему и не оставляет ни одного вопроса не понятым до конца. Он никогда не откладывает выяснение загадки на будущее, а предпочитает вносить ясность сразу же. Поэтому с Харитоном, с одной стороны, работать просто, а с другой - необычайно трудно...

Директор Федерального ядерного центра Владимир Белугин:

Создание ядерного и водородного оружия - это комплекс сложнейших технологических процессов, требующих знания всех разделов физики. Благодаря "школе Харитона" эта сложнейшая наука, не говоря уже о технике, достигла в Федеральном ядерном центре высочайшего уровня. Чтобы этого добиться, потребовалось несколько десятилетий невероятных усилий, прежде всего от Харитона. Он очень скрупулезно и последовательно отбирал специалистов, воспитывал их.

С Юлием Борисовичем мы познакомились в 1959 году. Конечно, и до этого были контакты - ведь в те годы "сессии", то есть испытания оружия, проводились интенсивно, а следовательно, я часто с ним встречался. Но 1959-й стал для меня особенным годом. Возникла идея "спрятать" ядерный взрыв в герметичную полость. Потребовалась большая работа газодинамиков, теоретиков, механиков. Харитон собирал нас первые три месяца каждый день, разбирался в самых мельчайших деталях. Ему не только было интересно, но и необычайно важно познать все нюансы нового дела. И это была для нас, инженеров и конструкторов, великая школа.

Главный конструктор Самвел Кочарянц:

В 1947 году я приехал сюда и впервые встретился с Юлием Борисовичем. До этого работал в Энергетическом институте, ничего о ядерном оружии не знал и потому сразу же признался ему, что со мной произошла ошибка и я не могу не сказать об этом. Харитон улыбнулся, а потом заметил: "Для каждого найдется нужное дело, занимайтесь автоматикой, с которой вы хорошо знакомы". Я предложил ряд принципиальных схем, в частности так называемую "двухканальную систему". И что характерно, Харитон мгновенно оценил ее достоинства, мне даже показалось, что он хорошо знает нашу область. Лишь позже я понял: он доверяет специалистам, полагается на их квалификацию, и это во многом определило общий успех. Харитон всегда был творческим партнером, а потому мы так успешно решали сложнейшие проблемы как на стадии разработки "изделий", так и в процессе их испытаний.

Академик генерал Евгений Негин:

Многие, с кем мы работали, считали Оппенгеймера выдающимся организатором и ученым, и у нас был распространен лозунг: "Перехаритонить Оппенгеймера". В конце концов мы это сделали!

Я хочу отметить: человек никогда не бывает один. В любых обстоятельствах. У Юлия Борисовича были выдающиеся помощники. Я не могу не вспомнить Зернова, Музрукова, Рябева, его ближайших соратников - Зельдовича, Франк-Каменецкого, Сахарова, Щелкина и многих других. В целом "школа Харитона", бесспорно, явление уникальное. Думаю, она единственная не только у нас, но и за рубежом. Ведь мало кто может сказать, что справился с огромным коллективом и решил глобальную задачу. А Харитон это сделал!

Академик Александр Павловский:

Хочу еще раз напомнить принцип Харитона: "Знать в десять раз больше!" Это не просто красивое выражение - это реальность. Именно благодаря такому принципу тот научный коллектив, который сложился в "Арзамасе-16", не замкнулся на решении узких проблем. Такая идеология создала предпосылки для реализации в наши дни тех идей и научных направлений, которые были начаты давно. Результаты нашей работы не только в прошлом, мы будем ощущать их и в ближайшие годы...

… Разговор затянулся. Пожалуй, труднее всего было самому Юлию Борисовичу: он не привык, чтобы о нем там много и так долго говорили. Несколько раз он пытался остановить течение беседы, направить ее в иное русло, но я, как хозяин вечера, не давал ему слова. И лишь в заключение наконец-то дошла очередь до главного виновника торжества.

Сегодня я попал в довольно трудное положение, - признался Юлий Борисович. - Я не представлял себе характер разговора, и то, что все говорили обо мне, а не о деле, несколько обескуражило… Я не могу не признаться, что происходит преувеличение моих заслуг, но главное в том, что нам удалось организовать очень хорошую коллективную работу. В действительности та проблема, над которой мы все работали, - создание ядерного и термоядерного оружия - связана с очень многими разделами физики, и то, что удалось достичь взаимного понимания людей, работающих в разных отраслях, необычайно важно. Коллективная работа была абсолютно необходима, в то же время появлялись отдельные изобретения, принадлежавшие конкретным людям. К сожалению, в ряде случаев мы забывали об их авторстве, и через много лет я чувствую, что не выполнил своего долга в том отношении, что многие изобретения, многие идеи остались безымянными. И я чувствую свою вину, потому что слишком поздно обратил на это внимание…

Юлий Борисович Харитон даже в этот праздничный день был верен себе - он размышлял о том, что нужно обязательно сделать в ближайшее время. В оставшиеся ему четыре года жизни он пытался воссоздать истинную историю атомной эпопеи.

физик, один из руко­во­ди­те­лей совет­ского атом­ного про­екта, ака­де­мик АН СССР (1953). В 1939-1941 сов­местно с Я. Б. Зель­до­ви­чем дал рас­чет цеп­ной реак­ции деле­ния в уране. С 1945 г. - науч­ный руко­во­ди­тель КБ-11. В 1945-1953 гг. - член Тех­со­вета Спец­ко­ми­тета и НТС ПГУ при СМ СССР. Три­жды Герой Соци­а­ли­сти­че­ского Труда (1949, 1951, 1954). Лау­реат Ленин­ской (1956) и трех Государ­ствен­ных (1949, 1951, 1953) пре­мий СССР.

Юлий Бори­со­вич Хари­тон родился 14 фев­раля (27 фев­раля по новому стилю) 1904 года в Петер­бурге в семье жур­на­ли­ста Бориса Иоси­фо­вича Хари­тона и артистки МХАТА Мирры Яко­влевны Буров­ской. Кроме него, в семье было две дочери: Лидия (1899 г.р.) и Анна (1901 г.р.).

В 1915 году Юлия опре­де­ляют в реаль­ное учи­лище, курс кото­рого он завер­шает в 1919 году. Так как в выс­шие учеб­ные заве­де­ния при­ни­мали с 16 лет, ему при­шлось год про­ра­бо­тать уче­ни­ком-меха­ни­ком в желез­но­до­рож­ной теле­граф­ной мастер­ской. В 1920 году в воз­расте 16 лет Юлий Бори­со­вич посту­пил в Ленин­град­ский поли­тех­ни­че­ский инсти­тут. Здесь он слу­шал лек­ции пат­ри­арха оте­че­ствен­ной физики , кото­рые воз­бу­дили у моло­дого сту­дента инте­рес к физике. Через год после начала учебы Ю.Б. Хари­тон пере­шел с элек­тро­ме­ха­ни­че­ского на физико-меха­ни­че­ский факуль­тет, кото­рый окон­чил в 1925 году, полу­чив диплом инже­нера-физика.

Еще будучи сту­ден­том, Юлий Бори­со­вич с 1921 года по при­гла­ше­нию начал рабо­тать в его лабо­ра­то­рии, создан­ной в Физико-тех­ни­че­ском инсти­туте, дирек­то­ром кото­рого был . В этой лабо­ра­то­рии Юлий Бори­со­вич выпол­нил свои пер­вые иссле­до­ва­ния. Пер­выми его рабо­тами (1924 г.) было опре­де­ле­ние кри­ти­че­ской тем­пе­ра­туры кон­ден­са­ции метал­ли­че­ских паров и сов­мест­ные с и А.И. Шаль­ни­ко­вым иссле­до­ва­ния вза­и­мо­дей­ствия моле­кул с поверх­но­сти твер­дых тел. В 1925 году выхо­дит «Задач­ник по физике», напи­сан­ный А.Ф. Валь­те­ром, В.И. Кон­дра­тье­вым и Ю.Б. Хари­то­ном, когда они еще были сту­ден­тами. Задач­ник поль­зо­вался заслу­жен­ной популяр­но­стью у сту­ден­тов-физи­ков несколь­ких поко­ле­ний. В 20-лет­нем воз­расте Ю.Б. Хари­тон сов­местно с З.Ф. Валь­той выпол­нил и опуб­ли­ко­вал науч­ную работу «Окис­ле­ние паров фос­фора при малых дав­ле­ниях», в кото­рой впер­вые экс­пе­ри­мен­тально пока­зал суще­ство­ва­ние раз­ветв­лен­ных цеп­ных хими­че­ских реак­ций на при­мере окис­ле­ния фос­фора. Откры­тие этого явле­ния в даль­ней­шем яви­лось проч­ной осно­вой создан­ной тео­рии раз­ветв­ля­ю­щихся цеп­ных реак­ций, за кото­рую он был в 1956 году удо­стоен Нобелев­ской пре­мии. На своей моно­гра­фии «Цеп­ные реак­ции», выпу­щен­ной в 1934 году, сде­лал дар­ствен­ную над­пись: «Доро­гому Юлию Бори­со­вичу, кото­рый пер­вым толк­нул мою мысль в область цеп­ных реак­ций».

В 1926 году Хари­тон был направ­лен на два года в науч­ную коман­ди­ровку в Англию в зна­ме­ни­тую Кавен­диш­скую лабо­ра­то­рию. Здесь под руко­вод­ством Резер­форда и Чедвика он выпол­нил работу по мето­дике реги­стра­ции альфа-частиц, а в 1928 году защи­тил дис­сер­та­цию на сте­пень док­тора фило­со­фии. Воз­вра­тив­шись в Рос­сию, Хари­тон в тече­ние 10 лет вел педа­го­ги­че­скую работу в Поли­тех­ни­че­ском инсти­туте, а также воз­об­но­вил работу в руко­во­ди­мом физико-хими­че­ском сек­торе Физико-тех­ни­че­ского инсти­тута. Он созна­тельно и целе­устрем­ленно выби­рает новое направ­ле­ние своей даль­ней­шей дея­тель­но­сти. В 1931 году физико-хими­че­ский сек­тор был пре­об­ра­зо­ван в Инсти­тут хими­че­ской физики, где Хари­тон орга­ни­зо­вал и воз­гла­вил лабо­ра­то­рию взрыв­ча­тых веществ (ВВ), кото­рая вскоре стала обще­при­знан­ной шко­лой физики взрыва.

Перед вой­ной Хари­тон занялся иссле­до­ва­ни­ями цеп­ного деле­ния урана. В 1939 году была опуб­ли­ко­вана ста­тья Ю.Б. Хари­тона и «К вопросу о цеп­ном рас­паде основ­ного изо­топа урана», и под­го­тов­лена ста­тья «О цеп­ном рас­паде урана под вза­и­мо­дей­ствием мед­лен­ных ней­тро­нов». Основ­ной вывод из этих работ - необ­хо­ди­мость обо­га­ще­ния урана лег­ким изо­то­пом для реа­ли­за­ции ядер­ной цеп­ной реак­ции. При про­ве­де­нии иссле­до­ва­ний по деле­нию ядер урана Юлий Бори­со­вич активно общался с и в 1940 году вошел в «ура­но­вую комис­сию» Ака­де­мии наук СССР.

Во время Вели­кой Оте­че­ствен­ной войны Хари­тон, исполь­зуя опыт и зна­ние физики взрыва, вел боль­шую экс­пе­ри­мен­таль­ную и тео­ре­ти­че­скую работу по обос­но­ва­нию новых видов воору­же­ний Крас­ной Армии и изу­че­нию новых видов воору­же­ний про­тив­ника, а также по сур­ро­га­ти­ро­ван­ным ВВ, про­дол­жая руко­во­дить отде­лом тео­рии взрыв­ча­тых веществ в инсти­туте хими­че­ской физики.

В 1943 году , кото­рый воз­гла­вил в СССР Атом­ный про­ект, при­вле­кает Хари­тона к раз­ра­ботке атом­ного ору­жия и зачис­ляет в состав Лабо­ра­то­рии № 2 АН СССР. Выбор созна­те­лен и одно­зна­чен - при­влечь лидера оте­че­ствен­ной науки по цеп­ным реак­циям к реа­ли­за­ции цеп­ной реак­ции ядер­ного взрыва.

В мае 1945 года СССР вме­сте с союз­ни­ками (США, Англией и Фран­цией) завер­шила раз­гром Гер­ма­нии и празд­но­вала Победу. Ю.Б. Хари­тон был вклю­чен в группу физи­ков для выяс­не­ния состо­я­ния немец­ких иссле­до­ва­ний по ядер­ному ору­жию, кото­рая в мае выле­тела в Бер­лин. Одним из суще­ствен­ных резуль­та­тов были обна­ру­жен­ные Ю.Б. Хари­то­ном и около ста тонн окиси урана. Руко­во­ди­тель группы орга­ни­зо­вал отправку окиси урана в Москву. гово­рил, что най­ден­ный в Гер­ма­нии уран при­мерно на год сокра­тил пуск про­мыш­лен­ного реак­тора на Урале для нара­ботки плу­то­ния.

20 авгу­ста, после атом­ной бом­бар­ди­ровки Хиро­симы и Нага­саки, Государ­ствен­ный коми­тет обо­роны при­нял поста­нов­ле­ние о созда­нии Спе­ци­аль­ного коми­тета (пред­се­да­тель - ), наде­лен­ного чрез­вы­чай­ными пол­но­мо­чи­ями, кото­рому пред­сто­яло воз­гла­вить руко­вод­ство по реше­нию про­блемы. Для рас­смот­ре­ния научно-тех­ни­че­ских вопро­сов по атом­ной про­блеме был создан Тех­ни­че­ский совет при Спец­ко­ми­тете. В каче­стве чле­нов совета были при­вле­чены и Ю.Б. Хари­тон.

В 1946 году поста­нов­ле­нием СМ СССР для непо­сред­ствен­ного созда­ния атом­ной бомбы орга­ни­зо­ван филиал лабо­ра­то­рии № 2 - кон­струк­тор­ское бюро (КБ-11). Руко­вод­ство страны назна­чает глав­ным кон­струк­то­ром атом­ной бомбы, а затем науч­ным руко­во­ди­те­лем ядер­ных заря­дов и ядер­ных бое­при­па­сов Ю.Б. Хари­тона

С этого момента жизнь и твор­че­ство Ю.Б. Хари­тона нераз­рывно свя­заны с пре­одо­ле­нием ядер­ной моно­по­лии США, созда­нием нашей атом­ной бомбы, а затем раз­ви­тием и совер­шен­ство­ва­нием оте­че­ствен­ного ядер­ного ору­жия. Это была гран­ди­оз­ная работа по сво­ему мас­штабу, по раз­ви­тию мно­же­ства науч­ных и тех­ни­че­ских обла­стей зна­ний, из кото­рых состоит ядерно-ору­жей­ная тех­но­ло­гия, и по своей военно-поли­ти­че­ской зна­чи­мо­сти.

Вот как сам Ю.Б. Хари­тон опи­сы­вает вступ­ле­ние нашей страны в атом­ную эру: «Я пора­жа­юсь и пре­кло­ня­юсь перед тем, что было сде­лано нашими людьми в 1946-1949 годах. Было нелегко и позже. Но этот период по напря­же­нию, геро­изму, твор­че­скому взлету и само­от­даче не под­да­ется опи­са­нию. Только силь­ный духом народ после таких неве­ро­ятно тяже­лых испы­та­ний мог сде­лать совер­шенно из ряда вон выхо­дя­щее: полу­го­лод­ная и только что вышед­шая из опу­сто­ши­тель­ной войны страна за счи­тан­ные годы раз­ра­бо­тала и внед­рила новей­шие тех­но­ло­гии, нала­дила про­из­вод­ство урана, сверх­чи­стого гра­фита, плу­то­ния, тяже­лой воды...»

На посту науч­ного руко­во­ди­теля ВНИИЭФ Ю.Б. Хари­тон оста­вался в тече­ние 46 лет, вплоть до 1992 года, когда он стал почет­ным науч­ным руко­во­ди­те­лем ВНИИЭФ. Исклю­чи­тель­ный талант уче­ного и орга­ни­за­тора науки поз­во­лил Хари­тону успешно руко­во­дить основ­ными направ­ле­ни­ями науч­ной и кон­струк­тор­ской работы инсти­тута. По тру­до­спо­соб­но­сти и вынос­ли­во­сти ему не было рав­ных, как и в твор­че­ском дол­го­ле­тии. Почти поло­вину сто­ле­тия он являлся пред­се­да­те­лем Научно-тех­ни­че­ского совета Мина­тома по ядер­ному ору­жию.

Поль­зу­ясь огром­ным вли­я­нием и обла­дая уди­ви­тель­ным даром до дета­лей раз­би­раться в любых науч­ных и тех­ни­че­ских вопро­сах, он при изоби­лии пред­ло­же­ний и точек зре­ния отдель­ных уче­ных и инсти­ту­тов умел выбрать наи­бо­лее цен­ные идеи и пре­тво­рить их в новые выда­ю­щи­еся кон­струк­ции. Когда между инсти­ту­тами воз­ни­кали раз­но­гла­сия, Ю.Б. Хари­тон все­гда стре­мился детально разо­браться в их при­чи­нах и суще­стве новых пред­ло­же­ний и идей. Бла­го­даря его уме­лому руко­вод­ству и высо­чай­шему лич­ному авто­ри­тету уда­ва­лось найти опти­маль­ные реше­ния.

В оте­че­ствен­ном Атом­ном про­екте при­няло уча­стие немало бле­стя­щих уче­ных и руко­во­ди­те­лей. Но среди этих выда­ю­щихся людей Юлий Бори­со­вич был явле­нием. Уни­каль­ность его заклю­ча­лась в том, что он был не только физи­ком-тео­ре­ти­ком, но и выда­ю­щимся экс­пе­ри­мен­та­то­ром, кон­струк­то­ром-тех­но­ло­гом, созда­те­лем системы про­из­вод­ства, экс­плу­а­та­ции и испы­та­ний ядер­ного ору­жия.

Он взял на себя и нес пол­ноту ответ­ствен­но­сти не только за все, что каса­ется раз­ра­ботки ядер­ного ору­жия и его непре­рыв­ного про­гресса, но и за без­опас­ность про­из­вод­ства, испы­та­ния и экс­плу­а­та­цию этого не име­ю­щего ана­ло­гов по раз­ру­ши­тель­ной силе ору­жия.

Ю.Б. Хари­тон пер­вый сфор­му­ли­ро­вал тре­бо­ва­ния к без­опас­но­сти ядер­ного ору­жия, гово­рил о недо­пу­сти­мо­сти ядер­ного взрыва при всех слу­чай­ных ситу­а­циях, в кото­рых может ока­заться ядер­ное ору­жие. Бла­го­даря его тре­бо­ва­тель­но­сти мы до сих пор не имели сры­вов, неудач и избе­жали ава­рий с ядер­ным ору­жием.