По просьбе автора выкладываю пост в этом сообществе. опубликована еще и здесь http://community.livejournal.com/bursaki/ Статья Алексея Минина появилась в результате нашей беседы о постмодернизме.
основные тезисы беседы были
Постмодерн - как инструмент для наполнения любой культуры христианским содержанием. В том числе и в первых веках христианства.
Постмодерн сегодня- как инструмент для иронии над пафосностью церкви.
Как выразить христианское откровение на языке постмодерна, если термины античной философии - типа Троица, Единородный и т.д. уже ничего не говорят современному человеку.
Подготавливается еще три статьи в продолжении темы.

Христианство и цивилизация

В силу исторических обстоятельств христианское Откровение нашло свое внешнее выражение в рамках греко-римской эллинистической цивилизации и ее преемницы - цивилизации Запада. Вследствие этого обозначившийся в двадцатом веке кризис цивилизации Запада стал рассматриваться и как кризис христианства в целом. В этой связи возникает вопрос насколько вообще правомерно связывать христианство да и другие мировые религии с какой-то конкретной цивилизацией и ее культурой? Насколько корректен с религиозной точки зрения такой термин как "христианская цивилизация"?
Мировая религия всегда обладает универсальной направленностью, она обращена к человеку вообще вне его связи с обществом, культурой и тем более государством. Ее связь с конкретной культурой всегда носит случайный характер и не обуславливается ею.Культура может выступать в качестве проводника и оформляющего принципа религиозного откровения не влияя тем не менее на его сущность и всегда может быть заменена в случае необходимости любой другой. Кроме этого ни одна культура не состоянии полностью и адекватно выразить и воплотить религиозное откровение и поэтому с религиозной точки зрения всегда представляет собой неудачу.
Само понятие "цивилизация", употребляемое в тех случаях, когда говорят о "христианской цивилизации" предполагает нечто, ограниченное пространственно-временными рамками и обусловленное историческими, социо-культурными и другими обстоятельствами, что в контексте универсальной направленности мировых религий представляется противоречием в определении. Крушение такой цивилизации, вследствие внутренних или внешних причин будет если доводить этот подход до конца и гибелью христианства в целом. Но христианство провозглашает вечность и незыблемость своих истин "небо и земля прейдут, но слова мои не прейдут" и ни одна культура никак не может считать себя единственно возможной формой выражения христианского откровения. Сама по себе истина ничего не потеряет если одна форма ее внешнего выражения сменит другую. Она останется истиной какие бы культурные формы не принимала.
Процесс цивилизации направлен на обживание бытия, на создание внутри него некоего ограниченного пространства, воспринимаемого человеком соответствующей культуры как свой дом. Для европейского человека таким домом становится построенный в соответствии с категориями человеческого разума Космос - своего рода объективация осознавшего себя разума на окружающую неразумную реальность. Эта реальность, воспринимаемая как внушающий ужас беспредельный неоформленный Хаос всегда угрожает существованию этого дома. Преодоление, космизация Хаоса была воспринята в качестве основной задачи европейской цивилизации первоначально на уровне мифологии и затем по мере рационализации мифа была положена в основу формировавшихся философии и науки.
По сути все существование европейской цивилизации есть борьба с первоначальным Хаосом за собственный дом, за построение разумного Космоса. Эта борьба изначально лишена смысла. Хаос поглощает все человеческие достижения, что осмысляется в сознании культуры в форме мифа о вечном возвращении. Тем не менее стремление к гармонизации бытия двигало культурой на протяжении многих веков.
Античная культура, синтезировав достижения цивилизаций Ближнего Востока с их высокоразвитыми космогониями, смогла создать образ разумного и гармонично устроенного Космоса. Этот образ постоянно воспроизводился в различных формах на протяжении всей истории цивилизации Запада. Христианское откровение не содержит развернутых космологий, библейская космогония занимает ничтожно малое место и возникла по мнению современных библеистов во время Вавилонского плена под влиянием вавилонской культуры, а христианское богословие просто заимствовало основные космологические положения античной культуры, не создавая собственных. Идея разумного и гармонично устроенного Космоса присутствовала в христианском богословии настолько насколько это было обусловлено соответствующим культурным пространством. Но христианское Откровение могло бы получить свое богословское оформление и в рамках другой культуры, где, например, гармонично устроенный Космос не являлся бы неотъемлемой частью положенного в основу культуры мифа. При этом оно не утратило бы своего сущностного содержания. Религиозное откровение это призыв Бога, обращенный к человеку, а религия есть ответ на этот призыв, который может принять любую культурную форму, воплотиться в любой культуре независимо от уровня ее развития.
Цивилизация стремится скорее поставить себе на службу универсальное откровение ввести его в свою культуру в свою мифологию, чем следовать его призыву. Ярким примером такого использования могут служить национальные мифы о какой-то особой избранности того или иного народа, государства или общественного строя. Достаточно вспомнить русские национальные мифы о Москве - "третьем Риме" или о "белом клобуке", являющих собой пример национальных мифологий, использующих мировую религию в собственных целях. Такое "окультуривание" Откровения дает возможность представить его как одну из составляющих данной культуры, как этап в ее развитии и в конечном счете как ее собственный продукт. Примером такого "окультуривания" могут служить философские системы Гегеля или Шеллинга, представляющие традиционное христианство как один из этапов развития духа, нашедшего свое конечное воплощение в европейской культуре.
В этом смысле абсолютно логичен был взгляд мыслителей Просвещения на эпоху Средневековья, с его попыткой воплотить в рамках европейской цивилизации (естественно попыткой неудачной) христианское откровение как "темные века" как некий "провал" в истории. О. Шпенглер также проявляет удивительную интуицию проходя в своем анализе цивилизации Запада фактически не учитывая христианского фактора и совершенно справедливо отказывая ей в именовании "христианская". Следуя тому же принципу Адорно и Хоркхаймер представляют в своей "Диалектике Просвещения" в качестве основного текста западной цивилизации "Одиссею" Гомера, а не Библию.

Христианство внесло свой вклад в формирование так называемой "христианской цивилизации", но не сводимо к ней. Ее культура не является единственно возможной формой выражения христианского Откровения и не определяет его сущность, что делает абсолютно бессмысленным сам термин "христианская цивилизация". Употребление данного термина означает претензию локальной цивилизации на единственно верное выражение универсальной религиозной истины, и с религиозной точки зрения является некорректным.

Римскую Империю не спасли ни ее богатство, ни отлаженная, совершенная по тем временам военная машина, ни отлаженный как часы государственный механизм. Благополучие и безопасность породили матриархальный уклон, а традиционная религия с ним не справилась. Марк Катон Старший писал: «Везде мужи управляют женами, а мы, которые управляем всеми мужами, находимся под управлением наших жен». Самочный инстинкт римлянок не воспринимали римлян-подкаблучников как генетически полноценных самцов. А самка от слабака много детенышей заводить не будет, хоть убейся. Закон природы. В результате - демографический спад и гибель под мечами варваров. Как ни призывали цезари римлянок рожать детей, все было тщетно. Для компенсации спада численности римлян пришлось давать гражданство варварам и набирать в армию выходцев из стран потенциального противника. Жрецы древних языческих богов слишком увлеклись стяжательством и борьбой за власть. Другими словами пошли на поводу у собственных животных инстинктов и не справились со своими прямыми обязанностями - контроль инстинктов соплеменников и противостояние матриархальной тенденции. И как следствие, погибли вместе с согражданами. Стандартная ситуация.

Но это еще не все. Известен классический эксперимент. Подопытной собаке в мозг, в центр наслаждений вживляли электрод. Ей просто достаточно было слегка нажать на педаль, чтобы получить удовольствие. И собака нажимала на педаль. До тех пор, пока не подыхала от истощения. Известен другой классический эксперимент «мышиный рай». Мышам создавали идеальные условия. Обильный качественный корм, чистота, безопасность, уютные теплые жилища. Первые поколения благоденствовали и плодились. Но спустя несколько поколений мыши уже скучали, не размножались, проявляли беспричинные приступы агрессии и в конце концов все передохли. Римляне вели себя точно так же. Купаясь в награбленных по всему античному миру богатствах, они концентрировали свою активность на смаковании удовольствий и развлечениях. И теряли способность выполнять свои прямые функции - обеспечение воспроизводства и рабочего режима социума. Сотнями тысяч погибали на арене Колизея гладиаторы. Рекой лилось вино. Патриции обжирались изысканными яствами. Плебеи

Бесплатным хлебом. А о безумствах и извращениях римских властителей ходят легенды и по сей день. Ни одно живое существо не рассчитано ни на постоянное неограниченное получение удовольствий, ни на абсолютное благополучие. Противоестественный режим - смертелен.

Как-то раз я бродил по Эрмитажу. «Какие-то не мужественные лица у этих римлян» - сказала тогда моя спутница, разглядывая античную коллекцию бюстов и скульптур. Чутьем самки она сквозь толщу веков безошибочно определила ослабленных благополучием подкаблучников. Точно также любой женщине одного взгляда, мельком брошенного на встречного мужчину, достаточно, чтобы определить, свободен он или под каблуком у жены. Кстати, это несложно. Я и сам потом научился. У мужчины подкаблучника затравленный вид, и

в глазах читается страх.

2.5 Христианская цивилизация

Когда народ много знает, им трудно управлять.

Взоры всего античного мира были прикованы к Риму. Смертельная болезнь Империи была прекрасно видна и абсолютно понятна современникам. Но особенно хорошо она была видна из провинции, где сохранялся уклад жизни сбалансированного социума. И особенно хорошо были видны и природа болезни, и возможные пути ее лечения из провинции, где контактировали множество различных древних, веками опробованных культур. Не удивительно, что именно в одном из таких мест

и возникло христианство. Самый эффективный из существующих компенсационных механизмов, вобравший в себя одновременно и опыт предыдущих религий, и понимание, как противостоять животным инстинктам в условиях очень высокого уровня сытости и безопасности. Настолько эффективный, что стал фундаментом, основой доселе небывалой по своему могуществу и величию христианской цивилизации. Чтобы не отвлекаться, биологический смысл основных положений христианства мы вынесли в отдельную главку. Упомянем лишь самое основное, напрямую касающееся отношений полов. Уже в самой основе христианства, в легенде о первородном грехе в самом поверхностном смысловом уровне мы ясно видим заложенное там прямое антиматриархальное содержание. Вот оно: Бог (высший разум) отдал распоряжение не рвать плод. Однако женщина (высокопримативное существо) под влиянием Змия (животной сущности, инстинкта «укради») сорвала плод. И не только сорвала, но и дала мужчине попробовать, чтобы не нести личной ответственности. Так женщины и поступают в реальной жизни, мы покажем это позже. Мужчина же, вместо того, чтобы принять самостоятельное решение, пошел на поводу у женщины и исполнил принятое ей и навязанное ему решение. Тем самым он взял на себя ответственность за ее инстинктивные действия. В результате

и у него, и у нее, и у их потомства возникли глобальные проблемы. Самый очевидный вывод, который делал из этой легенды любой современник, наблюдающий дряблых римлян, которыми помыкали их жены: «нельзя быть подкаблучником, потому что ответственность за несамостоятельное решение - громадна». Кроме того, одна из заповедей христианства - «не прелюбодействуй». Причем Иисус включил в понятие прелюбодеяния и помыслы о прелюбодеянии, и развод, и брак с разведенной женщиной. Таким образом осуществлялась максимальная поддержка пожизненного моногамного брака (устойчивого парного режима) и противодействие стадному сексуальному рынку. Ну и еще. На фоне демографического кризиса Рима, приведшего к его падению, в альтернативной оппозиционной религии не мог не возникнуть культ женщины-матери. Что и произошло. Как-то, гуляя по Лувру, я забрел в зал, посвященный искусству раннего христианства. Там были практически одни изображения Мадонны с младенцем. Очень показательно.

Основа христианства - свобода человека от животных инстинктов. Поэтому христианство было сначала встречено враждебно правящей верхушкой Империи, привыкшей управлять толпой, манипулируя ее животными инстинктами. И лишь когда эффективность новой религии стала очевидна (христиане не тратили свое время и ресурсы на удовлетворение животных инстинктов, а значит работали и жили лучше язычников), христианство постепенно стало доминирующей государственной религией на территории Европы.

Принципиальность католической церкви в антиматриархальном вопросе, а именно выведение ее полностью из-под женского влияния (обет безбрачия католических священников) дала изначально мощный толчок развития подконтрольным ей странам. Впоследствии святая инквизиция, проведя массовую «охоту на ведьм» и противопоставив женскому половому инстинкту инстинкт самосохранения, надолго отбила у женщин желание доминировать в обществе. Чем на несколько веков продлила жизнь европейской цивилизации. За века контроля инстинктивных программ европейцев католицизмом христианский мир успел начать научнотехническую революцию, провести мировую экспансию и взять под свой контроль полпланеты. Однако, к сожалению, католическая церковь, как и все предшествующие ей религиозные структуры, излишне увлеклась коммерческой стороной своей деятельности в ущерб основным обязанностям. Кроме того, встала на пути развития производительных сил. И как следствие, потеряла контроль над ситуацией. Это в свою очередь вызвало падение нравов и справедливое негодование паствы. Поэтому, в период Реформации 16-го века католическая церковь была частично реформирована, а частично вытеснена более либеральными протестантскими конфессиями. Это еще больше ускорило экономическое развитие соответствующих стран и привело к преобразованию их иерархий в непирамидальные демократические структуры.

Благо, низкопримативный генофонд был к тому времени накоплен, и состав европейских социумов позволял такой переход. В итоге уровень технологий и материальной культуры вырос настолько, что жизнь стала достаточно безопасна и сытна.

Однако к тому времени печальный опыт Рима был забыт, и протестантские конфессии формировались больше в угоду текущей политической и экономической ситуации без четкого понимания опасности освобождения инстинктов. Кроме того, они были лишены реальной власти, а значит эффективной системы устрашения. То есть, возможности противопоставить стадным животным инстинктам прихожан инстинкт самосохранения. Компенсационный механизм потерял реальную власть и стал беспомощен. Протестантское духовенство не давало обета безбрачия и стало уже подконтрольно женской части общества. Христианские заповеди больше не воспринимались так же, как современниками падения Рима, как нечто очевидное. Требования традиционного христианства теперь во многом виделись как набор бессмысленных усложняющих жизнь ограничений, встающих на пути к получению удовольствий. И вот, под благородными лозунгами свободы личности, просвещения и борьбы со средневековым мракобесием культурная традиция была изменена, а животные инстинкты уровня человеческого стада выпущены из-под контроля. Довершили дело некоторые человеческие самцы, не обладающие пониманием роли религии в эволюции Человечества, но обуреваемые животным инстинктивным желанием получить наивысший ранг в ученой иерархии. Они не нашли ничего лучшего, чем для повышения собственного авторитета пнуть беззащитного теперь супердоминанта - Бога. Один из них объявил, что «Бог - умер». Другой, что «религия - опиум народа». Третий объяснил происхождение религии исключительно трусостью и невежеством древнего человека. А ее функциональное назначение представил исключительно как средство угнетения трудящихся. Попутно он нагородил столько околесицы, что потом сотни миллионов людей целое столетие расхлебывали последствия. Остальные бросились этим ученым самцам поддакивать, ломать «бессмысленные» догмы и нарушать культурные запреты. Так родился либерализм и свобода личности. То есть система освобождения инстинктов уровня животного стада. Эту тенденцию обычно называют падением нравов, морали, духовности. И с той поры чуть ли не каждый интеллектуал инстинктивно стремится выполнить ученый ритуал самоутверждения. Заявить о своем воинствующем атеизме и независимости свих животных инстинктов от нужд социума, т. н. «свободе личности». Церковь была отделена от государства и стала подвергаться регулярным нападкам со стороны «просвещенных» индивидов.

Логичным продолжением начавшейся разбалансировки европейских социумов было усиление ничем теперь не сдерживаемого доминирования женщин в обществе, вылившееся в движение суфражисток, и позднее - в феминизм. Стадный сексуальный рынок немедленно возродился и выплеснулся на улицы европейских городов разноцветьем модных женских нарядов, устанавливая культуру сексуальной провокации. Продвигая свой товар запланированного спроса - секс с помощью новейших технологий шоу бизнеса, моды, стиля и СМИ. Подчиняя себе политическую жизнь государств. Началась эра современного матриархата. Этап закономерной деградации половой и иерархической структур социума, лишенного системы противодействия животным инстинктам. Крах Римской Империи, дубль два.

2.6 Религия как система перепрошивки, видовой признак и параметр естественного отбора. Типы религий - 3 типа работы с инстинктами (запрет, приспособление и компенсация с помощью других инстинктов). Логика исторического процесса

Если бы Бога не было, следовало бы его выдумать.

Внимание, важное определение!

Религия есть набор верований, правил и ритуалов, созданных в качестве противовеса животным инстинктам человека (т. и. страстям). Служит она для адаптации поведения и состояния человека к противоестественной для его биологической организации условиям крупного социума, сытости и безопасности. В качестве супердоминанта для давления на мотивацию человека через его иерархический инстинкт религия использует образ бога (богов). Одной из основных функций (величайшей функцией, если быть точным) религии является противодействие чрезмерному доминированию женщин в противоестественных для существования живого существа условиях сытости и безопасности. С религией тесно связана культурная традиция, позже закрепленная в виде законов, дополняющая и дублирующая функции религии. Обычно закон и традиция берут на себя регламентирующую и карательную функцию, а религия - текущую повседневную, в том числе индивидуальную психологическую работу с людьми.

Религия дает отдельным людям набор правил и алгоритм поведения, необходимые для поддержания эффективности общества в целом а также эффективности индивида внутри общества.

У биологического вида Человек разумный с укрупнением племен и появлением

материальной культуры естественный отбор пошел по принципиально новому пути. Основным параметром селекции стала способность компенсировать вредные в новых условиях инстинкты уровня животного стада. Главным образом, такой компенсационный механизм, как религия и традиция.

Без религии, нейтрализующей первобытные животные инстинкты индивида, общество существовать не может, быстро деградирует и распадается на пирамидальные первобытные иерархии. Поэтому любой желающий выжить социум бережно хранит свою религию и традиции. Тот способ нейтрализации животных инстинктов, который уже доказал свою работоспособность, то есть является гарантией жизнеспособности.

Прогресс общества проявляется либо в росте пирамиды, либо в превращении ее в грибовидную структуру. В обоих случаях происходит уменьшение примативности. Регресс связан с увеличением примативности, принятием иерархий пирамидальной формы и распадом крупных структур на мелкие.

Высокопримативному составу социума соответствует пирамидальная структура и религия с мощной системой устрашения. Низкопримативному - не пирамидальная демократическая структура и сложное законодательство. Социумы с различными составами и иерархическими структурами друг с другом не смешиваются и не преобразуются друг в друга иначе, как за значительный, достаточный для генетической селекции, исторический период либо в результате геноцида. В крайнем случае, сосуществуют независимо либо в качестве чужеродных автономных включений друг в друга (диаспора, банда, мафиозный клан и т. п.). Явление носит название культурной несовместимости.

Чем ниже примативность общества, тем выше уровень организованности и

материальной культуры. Процесс снижения врожденной примативности и выработки механизмов, нейтрализующих стадные инстинкты, называется цивилизацией. Общество с низкой средней примативностью индивидов и нейтрализованными стадными инстинктами - цивилизованным.

Повторим еще раз, более прямолинейно, образно и наглядно:

Выражаясь современным техническим языком, человек подобен биороботу, оказавшемуся в условиях, сильно отличающихся от тех, для которых был спроектирован. В том числе, прошитое в управляющем поведением этого биоробота компьютере программное обеспечение не соответствует этим новым условиям. Поэтому поведение биоробота не адекватно этим новым условиям. И для обеспечения функционирования этого биоробота требуется его перепрограммирование. И эти биороботы оказались настолько продвинутыми, что создали систему перепрограммирования самих себя. Религия и является такой системой перепрограммирования, адаптирующей этого биоробота к новым условиям.

Таким образом, эти люди - биороботы делятся на 3 категории.

1. Перепрограммированные. Это люди с адаптированными к конкретным условиям существования и технологиям производства инстинктивными программами. Вредные элементы этих программ - отключены или подавлены. Полезные - инициированы и развиты. Кроме того, активированы новые программы, усвоенные в процессе обучения. Поведение таких перепрограммированных людей в среднем адекватно новым условиям существования и технологиям производства. Поэтому общество, состоящее из таких перепрограммированных людей, работает эффективно. Оно успешно развивается и выдерживает конкуренцию со стороны других обществ.

2. ^перепрограммированные. Это люди с неадаптированными к новым условиям жизни инстинктивными программами. Такие люди, живя в цивилизованном обществе, ведут себя как в первобытном стаде. Соответственно своей стадной прошивке. Примеры вредных участков программ, которые ими управляют: неконтролируемая агрессия, инстинкт «укради», свободный сексуальный рынок. Поведение этих людей неадекватно новым, цивилизованным условиям существования. Чем больше таких людей в обществе, тем ниже эффективность этого общества. Оно хуже развивается, теряет стабильность и проигрывает обществам - конкурентам. Поэтому сбалансированный социум вынужден от неперепрограммированных людей избавляться методом уничтожения, изгнания и изоляции. Либо старается их перепрограммировать.

3. Перепрограммированных иначе. Это так называемые иноверцы. Они перепрограммированы для существования в другом типе общества. Их поведение в лучшем случае, лишь частично адекватно условиям существования и технологиям производства данного общества. И они стремятся выстраивать свои собственные общества внутри того, в котором живут (диаспоры, национальные мафии и т. п.). Эти чужеродные включения ослабляют общество. Поэтому сбалансированный социум от иноверцев избавляется как от ^перепрограммированных или перепрограммирует вторично.

Поэтому в большинстве сбалансированных социумов принята единая обязательная система перепрограммирования - государственная религия. С неверующими и иноверцами ведется систематическая борьба. Вера в сбалансированном социуме является критерием адекватности поведения, идентификатором «свой - чужой» а также средством облегчения коммуникации между индивидами. В первую очередь, в процессе воспроизводства. Поэтому программы межполового взаимодействия отлаживаются особенно тщательно. В разбалансированном социуме напротив,

насаждается толерантность, то есть терпимость к иноверцам. Но в момент, когда иноверцев становится слишком много, они обычно уничтожают коренное толерантное население разбалансированного социума. И занимают освободившуюся территорию. Классические примеры из недавнего прошлого - Нагорный Карабах и Косово. Биороботы разных полов с несовместимыми, конфликтующими активными программами стабильную пару образовать не могут принципиально. Поэтому в разбалансированном социуме происходит развал внутренней парной структуры.

Человек современный отличается от своего древнего, живущего в стаде предка по двум основным параметрам. Во-первых, это уровень сытости и безопасности существования, а вовторых, уровень примативности. Таким образом, система перепрограммирования формируется с учетом тех значений этих двух параметров, которые существуют в момент формирования системы перепрограммирования. Однако каждый раз с изменением в социуме значений этих параметров в ту или иную сторону, система перепрограммирования дает сбой. Поэтому периодически происходит деградация либо развитие различных социумов и связанные с этим возникновения новых и реформации старых систем перепрограммирования - религий. Гумилев назвал эти колебания словом «пассионарные».

В этом нехитром принципе и заключается вся логика исторического процесса развития Человечества.

Работать с вредными инстинктивными программами можно тремя способами.

1. Приспособиться к ним. Этот путь преобладает в индуизме. Человек путем «духовных практик» «познает себя», то есть изучает свои эмоциональные состояния, в которые его вводят инстинкты. Затем учится погружать себя в состояние, в котором не испытывает эмоционального дискомфорта от того, что его инстинктивные программы противоречат рассудку и действительности. Однако, за такое блаженное состояние приходится платить сниженной мотивацией к активности, следовательно низкой суммарной эффективностью социума в целом. Общество стагнирует веками, хотя и стабильно.

2. Ввести жесткую систему запретов и регламентаций, закрепив ее авторитетом бога и страхом наказания при жизни и после смерти. Этот путь, например, хорошо реализован в исламе. Тоже работает. Но социум остается высокопримативен и неэффективен. Как следствие

- низкий уровень жизни, если нет нефтяных месторождений. Кроме того, блокируются творческие направления человеческой деятельности, так как их трудно совместить с жестко регламентированным м ышл ением. Жестко регламентированное мышление больше подходит для солдат, так как им очень легко манипулировать, доведя до фанатизма. Поэтому часто ислам - это религия военизированных социумов.

3. Нейтрализовать одни инстинктивные программы с помощью других. Этот путь лучше всего реализован в христианстве. Впрочем, параллельно с первыми двумя. Христианство вообще вобрало в себя много полезного из более древних религий.

Вообще говоря, теоретически есть четвертый путь - вооружить рассудок человека полноценными знаниями о его инстинктах. Тогда человек сможет самостоятельно их контролировать. Этот путь пока нигде не реализован в связи с отсутствием таковых знаний. Однако с выходом настоящей книги этот путь становится возможным.

Обычно религия дублирует закон. Закон создает прямую угрозу, действуя через инстинкт самосохранения. А религия - создает дополнительные психологические барьеры, действуя на все доступные инстинктивные программы.

Россия переживает кризис. Не только тот, который сотрясает биржи и банки, но более важный, экзистенциальный – его суть в болезненном выборе пути развития. По существу дела, это затянувшийся поиск самоидентификации, поиск, который не прекращался на протяжении последних трех с половиной столетий, начиная с «книжной справы», проведенной при патриархе Никоне. Петровские реформы, революции и контрреволюции ХХ века маркируют самые радикальные опыты коррекции исторического маршрута России, на всех этапах сопряженные с попытками уточнения или пересмотра ее места в системе исторических координат, ее места в мировой истории и концерте мировых цивилизаций. Вопрос о месте России в мире стоял за исторически значимыми решениями, продиктованными прагматическими соображениями, подобными тем, которые принимались Петром Великим. Стоял он и за историческими катаклизмами, которые обрушивались на страну под тяжестью неуправляемых и неконтролируемых процессов, хотя они и сопровождались политическими программами и утопическими прожектами участников событий, – что происходило в период трех революций столетней давности. Затянувшаяся на века подвешенность этого вопроса, создающая иллюзию его неразрешимости, равно как и разнобой скоропалительных ответов на него, обнаруживают не столько неосновательность задававшихся им мыслителей, идеологов и политических деятелей, сколько его объективную трудность. Квинтэссенция этого вопроса может быть обозначена таким набором идентификаторов: Россия и Европа, Россия и Восток, Россия и византийское наследие, Россия и евразийская степь, и – что важнее – Россия и христианство, Россия и Православие, Россия и западные исповедания.

А самый вопрос заключается, по сути дела, в том, принадлежит или не принадлежит Россия Европе. Картографический ответ на него либо очевиден и тривиален, либо условен и относится к области географической номенклатуры, и в такой постановке самый вопрос – это пустая риторика. А его проблемная суть заключается, конечно, в другом: принадлежит ли православная Россия европейской цивилизации? Иными словами, христианская цивилизация Европы включает в себя Византию и ее наследников, и среди них Россию, или не включает? А если включает, то в каком качестве? Как мир, культурно однородный с Западной Европой и только ввиду исторически наслоившихся уклонений от стандарта нуждающийся в коррекции? Или же у христианской Европы два компонента – Восток и Запад, которые, существенно различаясь между собой, имеют генетическое родство? При всей, казалось бы, бесспорной очевидности утвердительного ответа на последний вопрос, этот ответ неприемлем для многих, например для российских западников или – с другого конца идеологического ряда – для евразийцев.

Иными словами, в ходе подобных незамысловатых рассуждений выявляется логическая необходимость для корректного осмысления места России в мире и в истории, следует составить адекватное представление и о таком феномене, как Европа. Географически Европа – это часть света, которая, однако, не является одновременно и континентом, отличаясь этим от Африки или Австралии. Часть света – понятие из области географии, но применительно к Европе и Азии географический фактор сам по себе не служит основанием для их разграничения, потому что Европа – это только большой полуостров на западе Евразийского материка. Европу и Азию различают не из-за географии, а из-за истории, а еще точнее, ввиду принадлежности их к разным цивилизациям. Но поскольку топонимы «Европа» и «Азия» включены в географический контекст, а география принуждает к картографической однозначности, граница между ними проводится с такой определенностью, которая не совпадает вполне с более зыбкими границами между цивилизациями, а только отчасти соотносится с ними.

Впрочем, эта граница не оставалась неизменной на протяжении веков: в древности ее проводили по Танаису (Дону), в Средневековье – по Волге, в Новое время проводят по Уральскому хребту, реке Уралу, Каспийскому морю и затем – по Большому Кавказскому хребту. Но тенденция к смещению этой границы – к экспансии Европы за счет Азии – продолжается и в наши дни; по меньшей мере, об этой тенденции свидетельствует такой международно-политический акт, как прием новообразованных закавказских и среднеазиатских государств в европейские организации. Есть логика и в том, чтобы протяженность Европы в широтном направлении измерять не четырьмя, как это общепринято было недавно, а двенадцатью часовыми поясами, полагая ее восточным пределом не Урал, а российские берега Тихого океана.

Такие перемещения границы между Европой и Азией не обусловлены смещениями континентов или иными геологическими катаклизмами; за ними стоят явления религиозного, политического, социального, иными словами – исторического характера. Рассматривая вопрос с этой точки зрения, следует уточнить, что односторонняя экспансия Европы на восток в области географической номенклатуры не отражает адекватно реальный исторический процесс, который демонстрирует, скорее, пульсирующий ритм перемещений действительной границы между европейской и азиатскими цивилизациями, так что не раз в истории она смещалась и в обратном – западном – направлении; по меньшей мере, так было во времена Чингисхана или Магомета Завоевателя, при преемниках которого Азия дважды продвигалась до самой Вены. А почти за тысячу лет до закончившейся поражением осады Вены османскими полчищами вооруженная экспансия Азии в Европу велась с юга, из Африки, и остановлена была в сердце современной Франции, под Пуатье.

На вопрос о том, что такое европейская цивилизация, самым лаконичным ответом будет – это христианская цивилизация, и как таковая она стоит в одном ряду с мусульманской, конфуцианской или индуистской цивилизациями. Этот ответ, однако, нуждается в ряде оговорок. Первоначальный очаг христианства, как хорошо известно, не в Европе, а в Азии, в Палестине. Европа же задолго до своей христианизации переступила рубеж, отделяющий примитивные, или патриархальные, если угодно, доисторические общества от цивилизации, предполагающей существование государств, письменности, сложной социальной системы, а также поселений городского типа. Все это на юге Европы – на острове Крит и потом на Пелопоннесе и в Аттике – появилось впервые уже во II тысячелетии до Рождества Христова. В связи с этим необходимо уточнить: характеризуя цивилизацию Европы как христианскую, не следует до конца отождествлять понятия «европейская» и «христианская» цивилизации; такое сближение их лишь указывает на то лицо Европы, которое она имела на протяжении веков – по меньшей мере, во второй половине I и во II тысячелетии от Рождества Христова, но, разумеется, не изначально. И все же право европейской цивилизации на наименование ее христианской подкрепляется тем обстоятельством, что в античную эпоху значение топонима «Европа» было существенно более локальным, и применительно к той эпохе известным аналогом средневековой христианской Европы был мир классического Средиземноморья, включавший в себя прибрежные территории трех частей света; Средиземноморье, а не Европа, оставалось в древности регионом и христианской цивилизации, однако лишь до экспансии ислама, которая спутала старые историко-географические карты.

Очевидно также, что и в прошлом, и ныне христианская цивилизация выходит далеко за границы Европы: не говоря уже о российской Сибири, Ливане, Армении, Грузии (неведомо по какой причине совершившей в последние годы картографическую революцию и включившей себя в Европу, при том что расположенная к западу от нее Турция, за исключением действительно европейской Фракии, спокойно остается в Азии), это еще и христианская Америка – Северная и Южная, сопоставимая в наш век с Европой и численностью населения, и своим политическим и экономическим весом. И все же по праву первородства Америка должна уступить Европе приоритетное право на имя «христианская цивилизация». В то же время в Европе и исторически, и актуально присутствует ислам: в прошлом – в Испании и на Балканах, ныне – по меньшей мере, в турецкой Фракии, Албании, на Северном Кавказе и фрагментарно в Поволжье и в Предуралье. Особую проблему, с точки зрения географического распределения цивилизаций, представляет мусульманская диаспора в Западной Европе.

Еще одно необходимое соображение, касающееся христианства Европы, связано с тем, что в последнее время стало едва ли не общепринятым штампом характеризовать современное общество Европы и Америки как постхристианский мир. За такой констатацией стоит ряд очевидных печальных обстоятельств – чтобы в этом убедиться, достаточно включить телевизор. Но эта материя еще слишком свежа и нова: кризисное состояние христианской Европы бесспорно, но столь же бесспорна и неудача состоявшихся уже в ХХ столетии опытов построения новых постхристианских орднунгов. Есть все основания надеяться, что и осуществляемый ныне проект устроения в Европе, Америке и на всем пространстве земли общества политкорректности, воинствующей и нетерпимой ко всякой инаковости, игнорирующей религиозные и этические ценности народов, закончится таким же выкидышем, как и проекты нюрнбергских мечтателей о тысячелетнем рейхе. Во всяком случае, оставаясь в рамках истории и ретроспекции и отвлекаясь от неблагообразной сиюминутности и от опасных перспектив, позволительно держаться за старый добрый термин – христианская Европа, не закрывая при этом глаза на давно уже прозябшие на европейской почве побеги, из которых выросли кошмары ХХ века – одним из таких побегов была Великая французская революция, хотя и она была, конечно, не первым восстанием против Христа в крещенной Европе.

Выделение христианской цивилизации как некоей целостности расходится с концепциями ряда видных историков и философов, придерживавшихся полицивилизационного подхода к истории. Так, на противопоставлении романо-германской Европы и России как центра славянского мира строится концепция Н.Я. Данилевского, который систематизирует и доводит до провоцирующей крайности более гибкие и осторожные идеи ранних славянофилов. Евразийцы, ставя во главу угла российской цивилизации византийское наследие, в то же время тесно сближали Россию с кочевым миром тюрко-монгольских племен, считая воздействие степи на Русь более глубоким, чем поверхностное влияние христианского Запада, иными словами – придерживались старинной максимы Жозефа де Местра: «Если поскрести русского, обнаружится татарин», – находя в ней повод не для самоуничижения, а для гордыни. О. Шпенглер в перечне культур, которыми он называет приблизительно то же самое, что у А. Тойнби именуется цивилизациями, не упоминает христианской культуры, противопоставляя западную культуру арабской, которая для него охватывает и византийский мир, рассматривая при этом Россию как еще один тип культуры, отличный и отдельный от византийского и названный им не без неуклюжего немецкого остроумия сибирским. У А. Тойнби западнохристианская и восточнохристианская цивилизации представлены не в изоляции друг от друга и исключительно по контрасту, как у Шпенглера или Данилевского, но с учетом общности их происхождения из греко-римской цивилизации под влиянием христианской закваски. Тем не менее, и Тойнби видит в них не разновидности одной и той же, но две различных цивилизации.

Иными словами, гвоздь поставленного вопроса в том, являются ли, выражаясь конспективно, Византия и Россия, с одной стороны, и Запад – с другой, модификациями одной и той же культуры или двумя разными мирами, родственные черты и исторические связи которых носят вторичный характер. Первый вариант ответа представляется более убедительным, если не сказать очевидным. Для того чтобы между востоком и западом Европы усматривать не меньшее отличие, чем между восточнохристианским миром и миром ислама или кочевых культур евразийской степи, требуется изрядная доля запальчивости.

Но настаивая на существовании единой христианской цивилизации, не следует игнорировать вполне реальные и даже морфологические различия внутри нее, которые в основном сводятся к различию двух ее разновидностей – Запада, католического и протестантского, и христианского Востока – православного, но также и монофизитского и несторианского. Хотя разделение внутри христианской цивилизации имеет конфессиональную природу, это еще не значит, что имеет место точное соответствие между конфессиональным плюрализмом и многообразием разновидностей христианской культуры. Доктринально Православие ближе к Католицизму, чем лютеранство или кальвинизм, но протестантская Европа в цивилизационном отношении отличается от католической Европы несравненно меньше, чем от православного Востока. Объяснение этого обстоятельства лежит на поверхности и связано с тем, что реформация – это относительно поздний феномен: протестантизм появился слишком поздно, чтобы радикально модифицировать уже сложившуюся культуру той части Западной Европы, которая была им охвачена. В то же время этот хронологический аргумент не может быть экстраполирован за пределы приведенного частного случая. Конфессиональное разделение между диафизитами, монофизитами и несторианами восходит к началу IV столетия, но родственные узы, связующие православный мир с мирами коптского и сирийского христианства, оказались все-таки более прочными, чем те, что связывают западнохристианскую и восточнохристианскую цивилизации, церковное единство которых сохранялось дольше – вплоть до XI века.

Западная модификация христианской цивилизации, естественно, простирается далеко за пределы Европы, но, в отличие от восточной, не по суше, а через Атлантику, охватывая Южную и Северную Америку, Австралию, Новую Зеландию и ряд анклавов в Азии и Африке. При этом специфический характер латиноамериканской цивилизации, отличающий ее от католической Европы, не имеет конфессиональных оснований и коренится в интенсивном воздействии на нее уничтоженных местных культур ацтеков, майя, инков. Что же касается цивилизации Северной Америки, то в ее формирование решающий конституирующий вклад внесло сектантское диссидентство, маргинальное на родине североамериканской культуры – в Западной Европе; а культуры североамериканских индейцев, фактически уничтоженные колонистами вместе с их носителями, оставили свое наследие главным образом на географической карте Америки с ее Оклахомой и Миссисипи и еще в прославленном искусстве пионеров дикого Запада снимать скальпы.

Но предмет наших размышлений Европа, а не весь христианский мир. Есть основания и восточнохристианскую, и западнохристианскую цивилизации представить в виде более дробных структур. Христианский Восток в таком случае может быть разделен на три региона: южный – на Балканах, Кипре и в Закавказье, включающий как православную Грузию, так и монофизитскую Армению, и северный, российский, который объемлет, естественно, также Украину и Белоруссию, причем длительное присутствие в составе России Грузии и Армении и узы тесного этнического родства балканских православных славян со славянской Россией выделили христианское Закавказье, а также территорию Болгарии, Македонии и Сербии с ее боснийским анклавами и Черногорией в область, промежуточную между греческим и российским вариантами восточнохристианской цивилизации. Третий регион восточнохристианского мира – это расположенная почти в самом сердце Африки Эфиопия, культура которой представляет собой своеобразную модификацию коптской цивилизации Египта.

Западнохристианский мир обладает не менее сложной структурой, чем христианский Восток. При этом конфессиональный фактор лишь отчасти влияет на линии его разделений. Культурное ядро Западной Европы может быть очерчено следующим образом: это Германия, Франция, страны Бенилюкса, Австрия, Швейцария, северная и центральная Италия, испанская Каталония, Чехия и Словения, но не Словакия или Хорватия. При этом разделение этого региона на католическую и протестантскую его фракции, проходящее приблизительно по римскому лимесу, хотя и имеет вполне реальную основу, все же вторично в сравнении с культурными границами, отделяющими этот регион в целом от Великобритании или Испании и даже от южной Италии. Фундаментальный исторический феномен, на котором зиждется это строение, – империя Карла Великого. Любопытное обстоятельство, которое, может быть, не является только курьезным совпадением, – это почти точное соответствие исторических границ культурного ядра Западной Европы с границами Европейского Союза в его первоначальном составе, когда он еще именовался Общим рынком. Но видимо, только исторической шуткой явилось то обстоятельство, что восточная граница империи Карла Великого была воспроизведена почти буквально, когда «железный занавес» разделил Европу, так что Германия оказалась рассеченной надвое, приблизительно по Эльбе, как и во времена войн Карла Великого с германскими язычниками саксами.

За пределами этого цивилизационного ядра Западной Европы могут быть выделены, как особые и периферийные культурные модификации, скандинавская и не вполне однородные с ней, с одной стороны, исландская, а с другой – финская и остзейская, а также британская и принципиально отличающаяся от нее культура католической и кельтской по своим этническим и культурным корням Ирландии, иберийская цивилизация в Испании и Португалии, но также и баскская в Пиренеях, южноитальянская, которая включает в себя тесно родственную материковому югу Италии Сицилию и своеобразную культуру Сардинии, а также и Корсику, несмотря на ее политическую принадлежность Франции. Совершенно особый уголок южной Европы – католическая и одновременно арабоязычная Мальта. Наконец, к западнохристианской цивилизации принадлежит и католический восток Западной Европы.

Западная и восточная разновидности христианской цивилизации сосуществуют параллельно не со времени крещения Европы. Христианский Запад существенно разошелся с христианским Востоком в эпоху папства и феодализма, крестовых походов и схоластики, иными словами, во II тысячелетии от Рождества Христова, но процесс разделения начался, естественно, раньше: на востоке – при императоре Ираклии, радикально пересмотревшем политику своих предшественников, стремившихся удержать или восстановить единство и целостность Римской империи, и сделавшем решительный шаг в сторону эллинизации Нового Рима; на западе – аналогичное значение имели события, происшедшие на рубеже VIII–IX столетий, когда Карл Великий и папа Лев III создали в действительности впервые Западную Римскую империю. Плоды разделения созрели к 1054 году. А хрестоматийная дата разделения единой Римской империи на две – западную и восточную – 395 год, отмеченный кончиной святого императора Феодосия Великого и его завещанием, является вполне фиктивной: в таком роде, как разделил империю святой Феодосий в своем завещании между сыновьями, ее делили не раз и до него, когда при наличии соправителей и при территориальном распределении их власти сохранялось единство правовой системы – это было похоже, скорее, на выделение уделов младшим сыновьям Московских государей при Иване III и его преемниках, когда в действительности удельная система уже прекратила свое существование на Руси.

Важное, но все-таки не первостепенное значение в фактической дивергенции христианской цивилизации на западную и восточную имел этнический фактор: вторжения и завоевания германских варваров на западе и крещение южных и восточных славян от греков. Но в первом случае суть дела заключалась не в том, что вестготы, остготы, бургунды или вандалы изменили характер цивилизации Рима, завоевав его, а в том, что противостоявшая тогда цивилизации единого греко-латинского Рима культура германцев ариан, сама пронизанная влиянием Рима, исчезнув, оставила свой след на цивилизации католического Запада. Что же касается крещения болгар, сербов и руси, то события эти совершались тогда, когда надлом единого христианского мира был уже совершившимся фактом.

Есть серьезные основания утверждать, что на рубеже тысячелетий произошло не разделение единого христианского мира на две фракции, но обособление католического запада от православного христианского мира, который на востоке оставался в существенных своих чертах тем же самым, каким он был ранее и в греческой, и в латинской половине единой Римской империи, в особенности в ее провинциальной периферии, будь то в Грузии, на Сицилии или даже в Ирландии. Утверждение это голословно, но убедительным оно может стать только при опоре на фактический материал, которому нет места в статье, и все же эту мысль можно попытаться хотя бы проиллюстрировать, указав на архитектуру древних христианских храмов не только нового, но и ветхого Рима, с одной стороны, и на столь не похожие на них готические соборы Франции и Германии – с другой.

Дихотомия христианской Европы находит известную параллель в дихотомии греческого и латинского элементов в едином классическом мире дохристианской древности. Но это их двуединство и тогда не обозначало паритета. Самым лаконичным образом суть их взаимоотношений можно выразить такой формулой: в результате политической и военной экспансии Рима, покорившего грекоязычные царства и полисы, недостаточно зрелая римская культура была поглощена греческой, находившейся тогда в той космополитической стадии своей истории, которую принято называть эллинизмом. При этом необходимо уточнить, что разнообразные влияния эллинской стихии – через Великую Грецию, занимавшую юг современной Италии, через этрусков – Рим испытывал с самого начала своей истории, и эти влияния не гипотетичны, они хорошо прослеживаются.

Наконец, древнейшая цивилизация Европы – это та, что была открыта недавно, на рубеже XIX–XX столетий, – крито-микенская, которая, подобно классической греко-римской и христианской – западной и восточной, представляет собой, как это видно уже из ее наименования, тоже своеобразную хронологически смещенную дихотомию.

В недавнем прошлом, по меньшей мере, еще в XIX столетии, историю Европы почти отождествляли с всемирной историей. На страницах соответствующих компендиумов, помимо развернутых европейских сюжетов, помещались лишь несравненно более лаконичные очерки истории Египта, Месопотамии и Ирана и – уже совсем маргинально – Индии и Китая. Наследие литературного империализма в наше время преодолено и в историографии, по крайней мере, европоцентризм не является больше открыто декларируемой позицией большинства европейских историков, в особенности политкорректных историков.

Это не значит, однако, что классический европоцентризм изжит до конца. В трансформированном виде он сохранился и остается вполне популярным идеологическим направлением. Только ныне в центр мировой истории ставят уже не собственно европейскую историю с христианской закваской ее культуры, но «западную цивилизацию», в составе которой собственно европейский элемент оттесняется на периферию, а во главу угла помещается детище Европы – Соединенные Штаты, при этом «западную цивилизацию» представляют как модель для незападных стран, постепенно включаемых в ее орбиту по мере их модернизации, а в конечном результате этого процесса, по парадоксальному и провоцирующему выражению Фукуямы, на сознание которого произвело непропорционально сильное впечатление падение Берлинской стены, просматривается конец истории, не апокалиптический, а прогрессистский, вроде марксистского пришествия коммунизма, только в капиталистической одежде, или, еще вульгарней, в виде хэппи-эндов голливудской продукции.

Неотразимую теоретическую критику этой концепции дал один из самых глубоких современных политологов – С.-Ф. Хантингтон, а 11 сентября 2001 года вместе с последовавшими за ним провалами агрессивных акций единственной сверхдержавы наглядно проиллюстрировали иллюзорность очередной модной утопии. И все-таки в умеренных дозах европоцентризм в извращенной форме западноцентризма, или атлантизма, сохранился и до сих пор: и в сочинениях пишущих авторов, и в умах непишущей публики, и в делах политиков.

Самым популярным и тривиальным обоснованием такой ориентации сознания является идея прогресса, поскольку, считается, двигаясь по пути прогресса, Запад обошел другие регионы мира. Это убеждение настолько въелось в умы современных публицистов, в особенности самых легкомысленных и рептильных из них – современных российских либералов, что в русле этой логики часто – и, как кажется, без всякого ощущения несообразности с точки зрения традиционной географии – к Западу причисляют и экономически развитую Японию, исключительно ввиду высоких показателей ее ВВП и благодетельного, с точки зрения российских либералов, присутствия на ее земле американских оккупационных баз. Но Япония может считаться Западом только в том случае, если смотреть на нее из Лос-Анжелеса, из Голливуда. Тогда, правда, пребывая в Калифорнии и обернувшись в противоположную сторону, следовало бы наименовать Дальним Востоком то, что принято называть Западной Европой.

Итак, Запад ставят в центр мироздания ввиду успехов его прогресса. Но о прогрессе чего при этом идет речь? Как заметил А. Тойнби, прогресс наиболее бесспорен в военной технике. И действительно, его самоочевидность тут в самом деле поразительна – достаточно только сравнить эффект хиросимской бомбы, бомбардировки Дрездена или Багдада с самыми кровавыми бойнями давнего прошлого. Конечно, за развитием военных технологий, которые всегда были в авангарде прогресса, стоит развитие технологической системы в целом, иными словами – способности человеческих обществ трансформировать природную среду в собственных интересах. Хотя с точки зрения «зеленых» такой прогресс не заслуживает восхищения, он, по меньшей мере, очевиден, и он действительно радикально изменил внешние условия человеческого существования в последние два века. Но если судить о прогрессе не с исключительно технологической точки зрения, а с экономической и социологической, через показатели душевого размера ВВП или индекса человеческого развития, то, хотя прогресс и в этой области – вполне зримая реальность, тут уже нет оснований говорить о его поступательном и непрерывном движении на протяжении длительного исторического времени. Русский социолог П. Сорокин в свое время подсчитал, что если бы во времена земной жизни Иисуса Христа 1 динарий был отдан в рост под скромные 2%, которые бы адекватно соответствовали весьма умеренному экономическому росту, то, чтобы расплатиться с кредитором в XX столетии, должнику не хватило бы средств, даже если бы он обладал всем земным шаром, а тот был бы из чистого золота, из чего с ошеломляющей математической очевидностью вытекает, что экономический рост неизбежным образом прерывался на протяжении истории катастрофическими падениями и длительными стагнациями.

И все-таки если прогресс измерять приведенными здесь критериями, к которым можно добавить и более человечные – такие как продолжительность жизни, уровень образования, то приоритет западной цивилизации предстанет бесспорным, но не с точки зрения историка, имеющего дело со столетиями, поскольку авангардная роль Европы и Америки в технологии, экономике и комфорте восходит лишь к началу XIX века – лишь после славной в анналах британской истории опиумной войны, победу в которой, принуждавшей Китай к массовым закупкам колониального индийского опиума, Британия достигла благодаря преимуществу в военной технике, Китай уступил первенство по ВВП Британской империи, которая, в свою очередь, на рубеже XIX и XX столетий уступила его Соединенным Штатам. Но и это первенство имеет все шансы быть утраченным уже в текущем столетии, по мере стремительного роста экономической мощи Дальнего Востока. Остается, однако, еще большим вопросом, стал ли человек в результате экономического прогресса более счастливым хотя бы в исключительно гедонистическом смысле слова. Ответ на него не может быть продемонстрирован статистически. На языке науки его нет и не может быть, но более релевантные тут философия, искусство, и в частности литература и кино, дают либо амбивалентные, либо, скорее, негативные ответы, во всяком случае, последние более обычны у мыслителей и художников, чем оптимистические, триумфалистские и прогрессистские.

Но суть дела заключается в том, что человек – существо духовное, предназначенное для вечной жизни, и потому гедонистический аспект человеческого существования не может иметь решающего значения в рассуждениях аксиологического характера, в том числе и по поводу прогресса. И поэтому важнейшей темой в сопоставлениях цивилизаций оказывается религиозная сторона дела, которая имеет самое прямое отношение к вечности человеческого существования. Поскольку между приверженцами разных религий не может быть ни договоренности, ни даже плодотворной дискуссии о приоритете той или иной религии, то, с сциентистской точки зрения, рассмотрение проблемы человека и истории человеческих обществ и всего человеческого рода sub specie aeternitatis, в аспекте абсолютных ценностей, неадекватно, и всякие соглашения на этот счет могут иметь лишь конвенциональный характер и, строго говоря, лежат вне науки в собственном смысле слова.

Тем не менее, историк человеческого общества, а не его частных проявлений, вроде сталелитейного производства или банковского кредита, не может игнорировать того, что составляет стержень человеческого бытия, так что историческая наука лишена возможности уместиться в прокрустовом ложе чистой науки, что, впрочем, всегда было известно и об истории, и о других гуманитарных дисциплинах и что не должно смущать историка христианина, который имеет веские основания поставить в центр мировой истории историю христианской цивилизации, что, конечно, при взгляде изнутри иных культур рискует быть расценено как необоснованная претензия и предвзятость. Но попытка обойти такую предвзятость не может оказаться состоятельной. Безрелигиозный взгляд на мир и на историю атеиста или агностика вовсе не гарантирует недостижимой нейтральности или объективности, и носителями любого религиозного сознания воспринимается как узко партийный и тенденциозный, к тому же продиктованный наивной гордыней – тщетной попыткой изъять себя из потока истории и вскарабкаться на воображаемую, мнимую вершину, выше Эвереста, откуда видно все, что происходило и происходит под солнцем. В свое время советские идеологи утверждали, что для этого надо всего лишь при наличии образования сохранить в себе круг понятий фабрично-заводского рабочего либо, при ином происхождении, усвоить себе пролетарское мировоззрение. Есть основания полагать, что они преувеличивали пользу рабочего происхождения или имитации пролетарских вкусов для историка.

Протоиерей Георгий Флоровский в свое время писал: «Беспристрастной истории нет и не может быть. У историков-эволюционистов предвзятых мнений не меньше, чем у верующих в Божественное Откровение – это всего-навсего иной род предвзятости. Эрнест Ренан и Юлиус Велльхаузен пристрастны не менее Риччотти и о. Лагранжа… а Райценштайн и Фрейзер – куда больше, чем Дом Одо Казель и Дом Грегори Дикс. Просто пристрастия у них различны. Слишком хорошо известно, что в угоду критическим предрассудкам историки порой искажают и извращают истину куда сильнее, чем из покорности традиции».

Между тем историк-христианин имеет существенное преимущество. Марк Блок, не будучи христианином, в своей «Апологии истории» утверждал: «Христианство – религия историков. Другие религиозные системы основывали свои верования и ритуалы на мифологии, почти не подвластной человеческому времени. У христиан священными книгами являются книги исторические, а их литургии отмечают – наряду с эпизодами земной жизни Бога – события из истории Церкви и святых». За этим суждением стоят, по меньшей мере, две идеи: христианская вера – это не только вера в вечное, внеисторическое бытие Триипостасного Бога, но это также вера в реальность событий, имевших место в истории, вера в исторические факты Боговоплощения, Распятия Спасителя «при Понтийстем Пилате», говоря словами символа веры, и Воскресения. Другая идея, восходящая к блаженному Августину, заключается в том, что события Священной истории Нового Завета составили главный узел и центральный пункт всемирной истории, они наполнили историю смыслом, сообщили ей ориентир.

Христианская цивилизация потому и составляет особенно значимый фрагмент человеческой истории, что он теснее других связан с историей Церкви. На первый взгляд, при таком подходе изгнанный через двери европоцентризм возвращается через окно. Но, во-первых, это все-таки не тот европоцентризм, который деградировал в «западнизм» – удачно изобретенное философом ХХ века клеймо, – хотя бы уже потому, что история христианской Церкви, как уже было сказано, начиналась не в Европе, и не в Европе, а в азиатском Иерусалиме произошло важнейшее событие мировой истории. А во-вторых, смысловая важность событий европейской истории связана в таком представлении о мировой истории не с ее военным, политическим или экономическим доминированием, не с прогрессивным развитием науки и техники, а с эволюцией ее духовного состояния. И наконец, самое главное возражение против аттестации такой концепции как продолжающей традицию империалистического европоцентризма заключается в ее конфессионально мотивированном аксиологическом акценте на исторически восточнохристианскую, а по существу дела аутентично христианскую цивилизацию, претерпевшую в своем западном ареале на рубеже I и II тысячелетий мутацию, из которой в конечном счете и вырос современный Запад, устремившийся в бездну постхристианства. К тому же, христианский Восток на протяжении веков в своих взаимоотношениях с ближайшими соседями был чаще жертвой экспансии как с запада, так и с востока, чем агрессором.

Все оставившие след в истории и все-таки по существу дела неудачные опыты сделать России такое переливание крови, которое бы устранило ее качественное отличие от Запада, проистекали из недооценки цивилизационной значимости церковного разрыва, совершившегося в 1054 году, и, как это ни кажется парадоксальным на первый взгляд, значимости учиненного полтора столетия спустя крестоносцами погрома Константинополя. Эти события происходили вне России, но уже тогда она входила в орбиту византийского мира, и его судьба стала конститутивной частью ее духовного наследства. Из стремления преодолеть техническое отставание России от Запада, причины которого носят по преимуществу экзогенный характер и в основном связаны с хорошо известной жертвенной ролью щита Западной Европы, которую она, как и до нее Византия, исполняла по географической необходимости, а не с ее духовной конструкцией, реформаторами на троне и революционерами в подполье делался вывод о том, что российский поезд надо переставить на другие рельсы – на те, по которым ездят на Западе. Примитивизируя сюжет, скажем так: чтобы научить русских строить корабли, в действительности не было надобности принуждать служилых людей к бритью бороды, а их супруг и дочерей к ношению декольте, вопреки тому, что думал тогда сам великий реформатор. Хотя модели для подражания с тех пор выбирались разные, но заимствовались они из одного резервуара. Российским императорам от Петра до Николая I включительно образцами для подражания служили монархические режимы Швеции, Пруссии или дореволюционной Франции; Александр II стремился реформировать подвластную страну с оглядкой на опыты либерализации европейских монархий, предпринятые после Французской революции. Сердцами оппозиционных либералов завладел английский парламент, более радикальные элементы вдохновлялись гильотиной якобинцев, а затем, уже в XX столетии, на просторах бывшей Российской империи, переименованной в Советский Союз, и за его пределами тщетно пытались осуществить вычитанную в книгах западных учителей утопию, духовные корни которой в древней хилиастической ереси. Наконец, когда утопия рухнула, зрение выброшенных катастрофой на поверхность вод лидеров и их ошарашенных почитателей омрачилось лицезрением ослепительного блеска фольги, в которую упакован «град, сияющий на вершине горы», на которую он взошел в действительности по причинам, ничего общего не имеющим с ныне навязываемой им самим всему миру постхристианской политкорректностью по отношению к злу и растлению, скорее, напротив: благодаря коренящимся в суровой пуританской и сектантской нетерпимости ко всякого рода, скажем так, моральным девиациям.

Хотя в конечном счете все эксперименты глубокой трансформации России проваливались, сталкиваясь с ее неподдающимся запланированной мутации духовным ядром, но раны на нем в виде чужеродных институций и беспочвенных умонастроений и влечений «российских европейцев» разной ориентации они оставляли. В свое время два последних российских императора, Александр III и святой Николай II, пытались переломить тенденцию, но было уже поздно: болезнь оказалась тяжелой и для выстроенной Петром I империи смертельной.

В любом случае, осмысление места России и Запада в системе координат мировых цивилизаций требует погружения в исторический контекст и его трезвого, добросовестного, рассудительного анализа. Корни настоящего всегда в прошлом. Корни недавнего прошлого уходят в древние слои исторической почвы. Знать прошлое, и главное, понимать его – дело полезное. Такое знание помогает делать правильный выбор, лучше видеть границу между реализуемыми замыслами и несбыточными прожектами, между предприятиями, приносящими сиюминутный успех, но чреватыми провалами в будущем, и теми, которые строятся не на песке, а на прочном фундаменте, на краеугольном камне.

С падением Западной Римской империи завершается история Древнего мира и начинается история Средних веков. На политическую арену Западной Европы выходят новые народы. Они уступали римлянам в политико-правовой культуре, но сумели создать новые формы экономического, общественного и политического мироустройства.

Главное содержание начального этапа Средневековья - становление христианской цивилизации. Идеология в ее религиозной форме впервые стала доминирующим фактором в обществе. Пожалуй, за всю историю человечества не было времени, когда бы значение религии и церкви было столь значительным. Теологическому мировоззрению были подчинены мораль, философия, наука, искусство. Средневековье христианизировало Европу, что во многом определило характер европейской цивилизации.

Западная Европа. Вначале Западная Европа состояла из ряда разобщенных и неустойчивых варварских королевств, образовавшихся на территории бывшей Римской империи. На Британских островах - это англо-саксонские королевства, в континентальной Европе - Вестготское, Бургундское, Вандальское, Лангобардское, Франкское и другие королевства. Становление нового общества осуществлялась через синтез римского и варварского миров.

Западноевропейское Средневековье - это период господства натурального хозяйства и слабого развития товарно-денежных отношений. Промышленность в этот период существовала в виде ремесла и мануфактуры. Эпоха Средневековья характеризуется исключительной ролью церкви и высокой идеологизацией общества. Если в Древнем мире каждый народ имел свою веру и религию, которая отражала его национальные особенности, историю, образ мыслей, то в Средневековой Европе существует одна религия для всех - христианство.

Средневековье - это время образования национальных государств в виде абсолютных или сословно-представительных монархий. Особенностями политической власти были ее раздробленность, а также соединение с условной собственностью на землю. Если в античной Европе право владеть землей определялось для свободного человека его национальностью и гражданством, то в средневековой Европе право на землю зависело от принадлежности человека к определенному сословию. Основных сословий было три: дворянство, духовенство и народ (под этим понятием объединялись крестьяне, ремесленники, торговцы). Сословия обладали разными правами и обязанностями, играли разную общественно-политическую и хозяйственную роль.

Важной чертой средневекового западноевропейского общества была его иерархическая структура - система вассалитета. Во главе иерархии стоял король - верховный сюзерен. На второй ступени феодальной лестницы находились непосредственные вассалы короля. Это были крупные феодалы - герцоги, графы; архиепископы, епископы, аббаты. По грамоте, полученной от короля, они обладали различными видами иммунитета (от лат.: «неприкосновенность»). Феодалы такого уровня могли сами чеканить собственную монету, которая нередко имела хождение не только в пределах данного поместья, но и вне его. Подчинение таких феодалов королю часто было просто формальным. На третьей ступени феодальной лестницы стояли вассалы герцогов, графов, епископов - бароны. Они пользовались фактическим иммунитетом в своих поместьях. Еще ниже располагались вассалы баронов - рыцари. У некоторых из них также могли быть свои вассалы - еще более мелкие рыцари, у других - были в подчинении только крестьяне.

Еще одной характеристикой европейского средневекового общества была определенная ментальность людей, характер общественного мировоззрения и связанный с ним повседневный уклад жизни. Наиболее существенными чертами средневековой культуры были резкие контрасты между богатством и бедностью, знатным происхождением и безродностью - все выставлялось напоказ. Особенностью общества было великое множество ограничений и условностей, но тот, кто мог их «прочитать», знал их код, получал важные дополнительные сведения об окружающей его реальности. Так, каждый цвет в одежде имел свое назначение: голубой трактовался как цвет верности, зеленый - как цвет новой любви, желтый - как цвет враждебности.

В период раннего Средневековья (V-X вв.) значительно расширяется территория, на которой идет образование западноевропейской цивилизации. Наиболее важным процессом в социально-экономической сфере было становление феодальных отношений, стержнем которых явилось формирование феодальной собственности на землю. Формируются два основных класса феодального общества: феодалы , духовные и светские - собственники земли и крестьяне - держатели земли.

Византия. Основателем Византийской державы, ставшей составной частью христианской цивилизации, считается римский император Константин Великий (306-337). Этот император сочувствовал христианам и помогал распространению новой религии в Римской державе. Он и сам принял христианство, став первым христианским правителем Римской империи. Позже церковь причислила императора Константина к лику святых.

В 395 г., когда после смерти римского императора Феодосия единая Римская империя разделилась на Восточную и Западную части, начинается история Византии как самостоятельного государства. Впрочем, Восточно-Римскую империю только в XVII в., уже после ее гибели, историки стали называть Византией. Сами подданные империи продолжали считать себя римлянами (по-гречески: «ромеи»), а свое государство - Римской (Ромейской) империей.

Первоначально Византийская империя включала в себя Балканский полуостров, Малую Азию, Сирию, Палестину, Египет и другие земли. Языком общения народов, населявших империю, был греческий.

Восточная империя меньше пострадала от опустошительных набегов варваров. В ее пределы входили страны древнейшего земледелия, снабжавшие империю зерном, оливковым маслом, вином;

во многих областях было развито скотоводство. В отличие от Западной Европы, где города обезлюдели, в Византии продолжали существовать возникшие еще в древности оживленные города - центры ремесла и торговли (Константинополь, Александрия, Антиохия, Иерусалим). Византийская империя была христианским государством. Церковью управляли епископы крупнейших городов, которые назывались патриархами. С конца V в. главным из них становится патриарх Константинополя. Богослужение, в отличие от Западной Европы, велось на греческом, но допускались и другие языки (например, славянские).

Власть императора (василевса) Византии была огромной. Он являлся одновременно главой правительства, высшим судьей и главнокомандующим большого, хорошо обученного наемного войска. В Византии про императора говорили, что он «ниже только Бога и следует сейчас же за Богом». Наибольшего могущества империя достигла при Юстиниане I (527-565). Он происходил из бедной крестьянской семьи. Его дядя Юстин выслужился из простых солдат до звания полководца и, силой овладев престолом, стал императором. Юстин приблизил своего племянника ко двору, дал ему хорошее образование. После смерти дяди Юстиниан I унаследовал престол. Император Юстиниан I обладал немалой политической мудростью и смелостью. Он значительно обновил жизнь империи реформами, оживил международную торговлю, ставшую не только средством пополнения государственной казны, но и источником благоденствия всего народа. Важным достижением Юстиниана было создание свода римского права. Юстиниан приказал свести и упорядочить разнообразные учения и мнения знаменитых римских юристов, живших ранее. Римское право до сих пор лежит в основе гражданского права большинства стран.

Своеобразие Византийской цивилизации заключалось в синтезе (сочетании) античных институтов и идей с восточно-христианской картиной мира. Византия сумела сохранить все основные элементы наследства предшествующей Римской цивилизации - крупные города с преобладанием ремесла и торговли, рабовладение в сочетании с общинным земледелием, развитую культуру, в которой преобладали греческие элементы, сильное государство с развитым римским правом. Переход Византии к феодальным отношениям был менее болезненным, чем на Западе. Здесь сохранялись ранее созданные культурные ценностей и города - центры цивилизационного развития. В основном это был долгий процесс изживания рабовладения внутри самого византийского общества и столь же сложный процесс рождения новых социально-экономических отношений.

Начиная с VI в., в пределы империи с севера вторгаются славянские племена. Постепенно они заселили ряд областей Балканского полуострова и приняли христианство. Для просвещения славян в их земли из Византии прибыли братья-проповедники Кирилл и Мефодий (863 г.). Они создали на основе греческого славянский алфавит, которым мы пользуемся и поныне.

В VIII-IX в. в Византии развернулось иконоборческое движение. Иконоборцы утверждали, что почитание креста и икон (т.е. изображений Иисуса, Девы Марии, святых) есть поклонение предметам, а не Богу. Иконопочитатели считали, что в кресте и иконах присутствует божественная сила. Иконоборцев долгое время поддерживали императоры, по их приказу иконопочитателей казнили и ссылали, иконы уничтожали, церковные земли забирали в казну. Причиной конфликта были огромные ценности, скопившиеся в руках церкви, что превращало ее в независимую от императора силу. В конце концов, спор завершился тем, что почитание священных предметов (в том числе икон) было восстановлено, но при этом большую часть отобранных у церкви земель ей не вернули.

Империя постепенно теряла принадлежащие ей земли (так, вскоре после смерти Юстиниана германское племя лангобардов захватило большую часть Италии, в VII в. арабы завладели Палестиной, Сирией, Египтом, Северной Африкой). Периодически византийцам удавалось совершать удачные военные походы, отвоевывая часть земель (в VIII в. у арабов - часть Малой Азии, Сирии и Закавказья, в 1018 г.- завоевание Болгарии). Итогом всех этих войн было ослабление империи и сокращение территории в несколько раз сравнительно со временем Юстиниана.

В 1204 г. объединенное войско крестоносцев из различных стран Европы штурмом овладело Константинополем (Четвертый крестовый поход) и разгромило ослабевшую Византийскую империю. На землях Византии захватчики создали новое государство - Латинскую империю. Власть византийского императора сохранилась в Малой Азии. Византийцам постепенно удалось отвоевать у Латинской империи некоторые области, в 1261 г. они освободили Константинополь, но восстановленная Византия была тенью некогда могущественной империи и уже не играла значительной роли в мировой политике.

В XV в. Византия, к тому времени утратившая свое было величие, была завоевана турками. Осажденный двухсоттысячным войском султана Мехмета II, в мае 1453 г. пал Константинополь. Последний византийский император Константин XI Палеолог погиб в бою.

Русь. Исторически феномен Руси-России в основных своих чертах сложился в эпоху Московского государства. Однако корни его носят более глубокий характер и являются общими для трех славянских народов - русских, украинцев, белорусов.

Важным рубежом в истории Руси стало появление государственности. На складывание государства и его населения оказывает влияние ряд факторов, и, в первую очередь, таких, как географическое положение, климатические и природные условия. Восточная половина Европы представляет собой равнину, ограниченную четырьмя морями - Белым, Балтийским, Черным и Каспийским и тремя горными хребтами - Карпатами, Кавказом и Уралом. К морям направляются многочисленные реки с их притоками, которые в древние времена служили главным средством сообщения людей. Тысячелетие назад вся северная часть Восточно-Европейской равнины отличалась суровым, холодным климатом, была покрыта дремучими хвойными и лиственными лесами, многочисленными озерами и болотами. Климат в средней полосе Восточно-Европейский равнины континентальный: на смену жаркому, сравнительно короткому лету с непродолжительной активностью растительного покрова приходит долгая холодная и снежная зима.

Все эти природные условия оказывали разностороннее влияние на образ жизни народов Восточно-Европейской равнины. В лесной полосе, где после своего расселения в основном и проживали восточные славяне, вся жизнедеятельность людей была связана с лесом. Его использовали как строительный материал, топливо, для изготовления домашней утвари и т.п. С лесом были связаны основные промыслы: охота и бортничество - сбор меда диких пчел. Мясом животных, добытых на охоте, люди питались, из их шкур делали одежду, а мед использовали для изготовления сладостей и напитков. В лесу же местные жители скрывались от нашествия врагов. Не менее благотворное влияние на жизнь людей оказывали и реки. Они служили средством сообщения между племенами, снабжали людей рыбой для еды и обмена. По берегам рек шло расселение славянских племен, строились поселения - вначале небольшие деревушки, а затем относительно крупные села и города. Речные пути со временем приобрели международное значение, они соединяли не только отдельные племена, но и различные народы и страны.

Наиболее важным был водный торговый путь из Скандинавии в Византию - путь «из варяг в греки». Он шел с севера на юг, из Балтийского (Варяжского) моря по реке Неве в Ладожское озеро, далее по реке Волхов в озеро Ильмень, из него по реке Ловать, затем мелкими речками и волоком к верховьям Днепра, и далее по Днепру вниз к Черному морю. Таким образом, у восточных славян осуществлялась связь с причерноморскими греческими колониями, а через них с Византией. Другой международный речной путь «из варяг в персы» шел на юго-восток по притокам Верхней Волги и дальше в земли волжских булгар, затем через Хазарский каганат - в Каспийское море.

Под определенным влиянием природно-климатического и геополитического факторов развивалась и государственная система России, тип которой в значительной степени определил особенности экономического развития государства и его хозяйственный строй.

Специфика российской государственности обусловлена в первую очередь тем, что она выступает матрицей российской цивилизации, доминантной формой ее социальной интеграции. Российская государственность, являясь доминантной формой интеграции, с одной стороны, политическим «обручем» скрепляет разнородные земли, народы и культуры, а с другой - формирует единый для цивилизационного ареала нормативно-ценностный порядок, или символический универсум. Этот порядок представляет собой генерируемые государственной властью духовные принципы национального единства, или то, что получило название «национально-государственной идеи», задающей «общее дело». Специфика «военно-национального» государства, сформировавшегося в период приобретения Россией государственного суверенитета в конце XV в., заключалась в том, что это государство было многонациональным, а государственный суверенитет приходилось отстаивать, постоянно воюя с западными, восточными и южными «соседями».

Особенности российской государственности были обусловлены и своеобразием «вотчинного государства», возникшего в XVI в. в эпоху Московского царства. Московские государи обращались со своим царством примерно так же, как их предки обходились со своими вотчинами. Предлагая национально-государственную идею, государственность выступала в России в роли «демиурга» ее истории и социального бытия, задавая цели развития общества, а также единый в нем символический универсум, или нормативно-ценностный порядок. При этом государственность то превращала Россию путем реформ в великую державу, то становилась непосредственной причиной ее национально-государственных катастроф.

В целом общественное сознание в России всегда отличалось фетишизацией государственной власти, когда культ государства выступает как бы одной из национальных святынь. Сказывался и приоритет в культуре и самосознании духовно-нравственных ценностей (тесная связь с такими качествами, как совесть, долг, патриотизм) над ценностями материальными (уровень жизни, степень богатства), что было обусловлено чертами русского национального характера и общим ходом культурно-исторического развития нашей страны.

Когда народ много знает, им трудно управлять.

Лао Цзы

Взоры всего античного мира были прикованы к Риму. Смертельная болезнь Империи была прекрасно видна и абсолютно понятна современникам. Но особенно хорошо она была видна из провинции, где сохранялся уклад жизни сбалансированного социума. И особенно хорошо были видны и природа болезни, и возможные пути ее лечения из провинции, где контактировали множество различных древних, веками опробованных культур. Не удивительно, что именно в одном из таких мест и возникло христианство. Самый эффективный из существующих компенсационных механизмов, вобравший в себя одновременно и опыт предыдущих религий, и понимание, как противостоять животным инстинктам в условиях очень высокого уровня сытости и безопасности. Настолько эффективный, что стал фундаментом, основой доселе небывалой по своему могуществу и величию христианской цивилизации. Чтобы не отвлекаться, биологический смысл основных положений христианства мы вынесли в отдельную главку. Упомянем лишь самое основное, напрямую касающееся отношений полов. Уже в самой основе христианства, в легенде о первородном грехе в самом поверхностном смысловом уровне мы ясно видим заложенное там прямое антиматриархальное содержание. Вот оно: Бог (высший разум) отдал распоряжение не рвать плод. Однако женщина (высокопримативное существо) под влиянием Змия (животной сущности, инстинкта «укради») сорвала плод. И не только сорвала, но и дала мужчине попробовать, чтобы не нести личной ответственности. Так женщины и поступают в реальной жизни, мы покажем это позже. Мужчина же, вместо того, чтобы принять самостоятельное решение, пошел на поводу у женщины и исполнил принятое ей и навязанное ему решение. Тем самым он взял на себя ответственность за ее инстинктивные действия. В результате и у него, и у нее, и у их потомства возникли глобальные проблемы. Самый очевидный вывод, который делал из этой легенды любой современник, наблюдающий дряблых римлян, которыми помыкали их жены: «нельзя быть подкаблучником, потому что ответственность за несамостоятельное решение - громадна». Кроме того, одна из заповедей христианства – «не прелюбодействуй». Причем Иисус включил в понятие прелюбодеяния и помыслы о прелюбодеянии, и развод, и брак с разведенной женщиной. Таким образом осуществлялась максимальная поддержка пожизненного моногамного брака (устойчивого парного режима) и противодействие стадному сексуальному рынку. Ну и еще. На фоне демографического кризиса Рима, приведшего к его падению, в альтернативной оппозиционной религии не мог не возникнуть культ женщины-матери. Что и произошло. Как-то, гуляя по Лувру, я забрел в зал, посвященный искусству раннего христианства. Там были практически одни изображения Мадонны с младенцем. Очень показательно.

Основа христианства – свобода человека от животных инстинктов. Поэтому христианство было сначала встречено враждебно правящей верхушкой Империи, привыкшей управлять толпой, манипулируя ее животными инстинктами. И лишь когда эффективность новой религии стала очевидна (христиане не тратили свое время и ресурсы на удовлетворение животных инстинктов, а значит работали и жили лучше язычников), христианство постепенно стало доминирующей государственной религией на территории Европы.

Принципиальность католической церкви в антиматриархальном вопросе, а именно выведение ее полностью из-под женского влияния (обет безбрачия католических священников) дала изначально мощный толчок развития подконтрольным ей странам. Впоследствии святая инквизиция, проведя массовую «охоту на ведьм» и противопоставив женскому половому инстинкту инстинкт самосохранения, надолго отбила у женщин желание доминировать в обществе. Чем на несколько веков продлила жизнь европейской цивилизации. За века контроля инстинктивных программ европейцев католицизмом христианский мир успел начать научно-техническую революцию, провести мировую экспансию и взять под свой контроль полпланеты. Однако, к сожалению, католическая церковь, как и все предшествующие ей религиозные структуры, излишне увлеклась коммерческой стороной своей деятельности в ущерб основным обязанностям. Кроме того, встала на пути развития производительных сил. И как следствие, потеряла контроль над ситуацией. Это в свою очередь вызвало падение нравов и справедливое негодование паствы. Поэтому, в период Реформации 16-го века католическая церковь была частично реформирована, а частично вытеснена более либеральными протестантскими конфессиями. Это еще больше ускорило экономическое развитие соответствующих стран и привело к преобразованию их иерархий в непирамидальные демократические структуры. Благо, низкопримативный генофонд был к тому времени накоплен, и состав европейских социумов позволял такой переход. В итоге уровень технологий и материальной культуры вырос настолько, что жизнь стала достаточно безопасна и сытна.

Однако к тому времени печальный опыт Рима был забыт, и протестантские конфессии формировались больше в угоду текущей политической и экономической ситуации без четкого понимания опасности освобождения инстинктов. Кроме того, они были лишены реальной власти, а значит эффективной системы устрашения. То есть, возможности противопоставить стадным животным инстинктам прихожан инстинкт самосохранения. Компенсационный механизм потерял реальную власть и стал беспомощен. Протестантское духовенство не давало обета безбрачия и стало уже подконтрольно женской части общества. Христианские заповеди больше не воспринимались так же, как современниками падения Рима, как нечто очевидное. Требования традиционного христианства теперь во многом виделись как набор бессмысленных усложняющих жизнь ограничений, встающих на пути к получению удовольствий. И вот, под благородными лозунгами свободы личности, просвещения и борьбы со средневековым мракобесием культурная традиция была изменена, а животные инстинкты уровня человеческого стада выпущены из-под контроля. Довершили дело некоторые человеческие самцы, не обладающие пониманием роли религии в эволюции Человечества, но обуреваемые животным инстинктивным желанием получить наивысший ранг в ученой иерархии. Они не нашли ничего лучшего, чем для повышения собственного авторитета пнуть беззащитного теперь супердоминанта – Бога. Один из них объявил, что «Бог – умер». Другой, что «религия – опиум народа». Третий объяснил происхождение религии исключительно трусостью и невежеством древнего человека. А ее функциональное назначение представил исключительно как средство угнетения трудящихся. Попутно он нагородил столько околесицы, что потом сотни миллионов людей целое столетие расхлебывали последствия. Остальные бросились этим ученым самцам поддакивать, ломать «бессмысленные» догмы и нарушать культурные запреты. Так родился либерализм и свобода личности. То есть система освобождения инстинктов уровня животного стада. Эту тенденцию обычно называют падением нравов, морали, духовности. И с той поры чуть ли не каждый интеллектуал инстинктивно стремится выполнить ученый ритуал самоутверждения. Заявить о своем воинствующем атеизме и независимости свих животных инстинктов от нужд социума, т.н. «свободе личности». Церковь была отделена от государства и стала подвергаться регулярным нападкам со стороны «просвещенных» индивидов.

Логичным продолжением начавшейся разбалансировки европейских социумов было усиление ничем теперь не сдерживаемого доминирования женщин в обществе, вылившееся в движение суфражисток, и позднее – в феминизм. Стадный сексуальный рынок немедленно возродился и выплеснулся на улицы европейских городов разноцветьем модных женских нарядов, устанавливая культуру сексуальной провокации. Продвигая свой товар запланированного спроса – секс с помощью новейших технологий шоу бизнеса, моды, стиля и СМИ. Подчиняя себе политическую жизнь государств. Началась эра современного матриархата. Этап закономерной деградации половой и иерархической структур социума, лишенного системы противодействия животным инстинктам. Крах Римской Империи, дубль два.

2.6 Религия как система перепрошивки, видовой признак и параметр естественного отбора. Типы религий – 3 типа работы с инстинктами (запрет, приспособление и компенсация с помощью других инстинктов). Логика исторического процесса.

Если бы Бога не было, следовало бы его выдумать.

Вольтер

Внимание, важное определение!

Религия есть набор верований, правил и ритуалов, созданных в качестве противовеса животным инстинктам человека (т.н. страстям). Служит она для адаптации поведения и состояния человека к противоестественной для его биологической организации условиям крупного социума, сытости и безопасности. В качестве супердоминанта для давления на мотивацию человека через его иерархический инстинкт религия использует образ бога (богов). Одной из основных функций (величайшей функцией, если быть точным) религии является противодействие чрезмерному доминированию женщин в противоестественных для существования живого существа условиях сытости и безопасности. С религией тесно связана культурная традиция, позже закрепленная в виде законов, дополняющая и дублирующая функции религии. Обычно закон и традиция берут на себя регламентирующую и карательную функцию, а религия – текущую повседневную, в том числе индивидуальную психологическую работу с людьми.